2. Чудеса странные и ужасные (
Из записных книжек Анри-Лорана де Мариньи)
Это странное и необъяснимое чувство не покидало меня несколько недель — глубоко укоренившееся психологическое ожидание, нервозность. И общее воздействие этой неописуемой атмосферы надвигающейся истерии на мою, в общем-то, крепкую нервную систему было ужасным. Оно просто разъедало душу. Я никак не мог понять, откуда взялись эти смутные страхи, эта боязнь чего-то неизвестного, неведомого. Я даже не догадывался, где источник этого странного ощущения — будто воздух давит на меня и когда я сплю, и когда бодрствую, но всего это хватило, чтобы я сбежал из Лондона на континент.
Для видимости я отправился в Париж, чтобы поискать восточный антиквариат в аукционном доме Фуше, но когда я обнаружил, что полет в город моих предков не принес мне отдохновения от болезненной, пугающей депрессии, я совсем растерялся. Я не понимал, что мне делать с собой.
В итоге, пробыв в Париже всего четыре дня и сделав пару небольших покупок (скорее, для того, чтобы хоть как-то оправдать поездку), я решил возвратиться в Лондон.
С того самого момента, когда мой самолет приземлился, я ощутил, что меня словно бы притягивало обратно из Франции, и это подозрение подтвердилось, когда, добравшись до дома, я обнаружил ожидавшее меня послание от Титуса Кроу с призывом как можно скорее приехать к нему. Письмо лежало на столе в моем кабинете, куда его положила домоправительница. Оно пришло, как выяснилось, два дня назад. И, каким бы загадочным ни был текст этого послания, мое мрачное настроение, довлевшее надо мной уже несколько недель, как рукой сняло, и я птицей упорхнул в Блоун-Хаус.
До обширного бунгало — обители Кроу на окраине города я добрался во второй половине дня. Похожий на льва оккультист открыл мне дверь, и я поразился тому, как сильно он изменился внешне за те три месяца, пока мы не виделись. Первое, что бросалось в глаза, — что он явно ужасно изможден. Осунулся, кожа на лице стала землистого цвета. На высоком лбу залегли глубокие морщины, обозначавшие сосредоточенность и тревогу. Широкие плечи понурились, Кроу сгорбился. Куда подевалась его обычная подвижность и энергичность! Судя по всему, он бессонными ночами трудился над чем-то важным для него. Фактически первые слова, произнесенные им, были не нужны.
