Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Потом до вечера я вводила Обриша в тонкости методик, хотя уже понимала – парень всё запорет, и не потому, что дурак, а по причине отсутствия научного терпения. В нашем деле нацеленность на результат губит почти так же, как в деле каменоломном – разве что руки-ноги остаются при тебе…
Гиротрамваи уже не ходили, и я вызвала развозного. Пока ждала его у проходной, пошёл дождь. Потом я услышала, как отъезжают главные ворота. Из двора Департамента с влажным шорохом выехали три длинных жёлтых лимузина и тут же скрылись за поворотом. Я смотрела им вслед и о чём-то напряжённо думала. Настолько напряжённо, что не заметила подкатившего развозного.
Водитель опустил стекло:
– Эй, тётка, едем?
– Едем, племяшек…
Он гыкнул, но дверь открыть и не подумал.
Я села на переднее, рядом с ним, чтобы он мог любоваться всеми моими рубцами. Нет, вру, не всеми…
– Значит, так, племяшек. Первым делом в «Старого Енота», там подождать, потом в «Галерею», там тоже подождать, потом на Героев, семнадцать. Запомнил или повторить?
– Зап-помнил…
– Сам с Юга?
– Ага. Из Савфакса.
– И как у вас там с белыми субмаринами?
– По реке-то они не осмеливаются… А на побережье, бывает, ерохвостят. Хотя, мню, всё уж не так, как в прежде. Побаиваться стали.
– Побаиваться – это правильно… – рассеянно поддержала я, а когда он ринулся развивать тему, осадила: – Давай, джакч, езжай – и молча, понял?
Он опасливо кивнул.
В «Старом Еноте» можно было не только поесть за столиком, но и взять еду на вынос. Я часто этим пользовалась, меня здесь знали (такую забудешь…) – поэтому и предлагали иной раз что-нибудь особенное. Вот и сейчас поварёнок Фрош подмигнул мне и сказал, что есть жаркое из кролика под соусом из озёрных грибов. Я засмеялась и сказала, что озёрные грибы до Столицы не доплывают уже давно, а он сказал, что их научились выращивать в садках на Каскадных, и скоро этого деликатеса будет завались в любой заводской столовке, а пока – вот, только у них. Я взяла на двоих, расплатилась и направилась к развозному. Развозной толковал о чём-то с длинным хлыщом, похожим на сутенёра. Тот стоял, наклонившись вперёд, держа в согнутой и отведённой руке дымящуюся сигару. Увидев меня, хлыщ кивнул водителю, показал пальцами другой руки какой-то знак и пошёл прочь мерзкой вихляющейся походкой.
– Кто это? – спросила я, усаживаясь. – Чего хотел?
– Я не понял, – растерянно сказал водитель. – Какой-то «весёлый мертвяк»…
– Новый наркотик, – сказала я. – Не связывайся, убьют.
– А вы откуда знаете?
– Эх, малыш, – сказала я. – Мне ли не знать… Поехали.
Три года назад эфимикрин синтезировали как раз для купирования леволатерального синдрома. А не так давно выяснилось, что если его прогреть в кислой среде с банальнейшим древесным маслом…
В «Галерее» я взяла две бутылки тягуче-сладкого «Подморозка»; вино было дорогое, но надо же как-то отметить перемену участи?
Около дома я расплатилась с сильно задумавшимся южанином и пошла в подъезд. Гомонящая стайка подростков у киоска при виде меня пришипились (был случай, когда я им сделала по-настоящему страшно). Привратник, услышав шаги, открыл один глаз и сказал:
– Вам письмо, доктор.
– Суньте в карман, – я повернулась боком.
Конверт был большой и тяжёлый. Журнал или бомба.
Я поднялась на этаж. Лестницу опять чем-то залили, по углам валялись окурки и пластиковые стаканчики. Дверь квартиры была заперта изнутри, пришлось звонить. Приоткрылся глазок, потом лязгнула задвижка.
Академик Каан Ши был похож на мумию огромной летучей мыши: тёмное высохшее лицо, запавшие маленькие глазки, длинный кожисто-лоснящийся тёмно-коричневый халат, в который он кутался даже в самую жару… Только ноги выдавали его человеческую природу, потому что на ногах были разношенные войлочные полусапоги, а летучие мыши войлока боятся. Когда-то вся эта восьмикомнатная квартира была его; потом, когда при Творцах Академию низвели до ничтожности, всё у него реквизировали, подселили не пойми кого, одно время даже откровенных бандитов, а ему оставили только кабинет и прилежащую комнатку, где долгое время ютились его взрослые племянники, брат с сестрой. Племянника – он был военный – убили на несчастной хонтийской войне, а племянница сразу после революции оказалась в первой волне жертв леволатерального синдрома, который тогда называли «бабьим бешенством» – почему-то поначалу ему были подвержены только женщины, потом положение выровнялось. Когда новые власти с расшаркиванием решили вернуть академику отнятую тиранами собственность, он неожиданно отказался, попросив только направлять к нему на подселение близких к науке людей. Но мало кто из учёных соглашался делить с Кааном Ши кров – академик был известен был несдержанностью в научных спорах и изощрённой язвительностью.
Так что я была его единственной квартиранткой, как-то связанной с научной деятельностью…
– Ваше наимудрейшество!.. – я чмокнула академика в щёку. – Сегодня пир. Прошу не возражать. И, если можно, ваши бокалы…
* * *
Сказать, что мы с академиком нарезались, я не могу, но какой-то порожек мы на второй бутылке проскочили – и оказалось, что у нас одинаковый недостаток: чудовищная трепливость. Мы оба торопились что-то рассказать, не слыша собеседника, и вышел дурной галдёж, причём я понимала, что это дурной галдёж, но остановиться не могла. Рассказывать почему-то хотелось про то, про что я и думать себе не разрешала – про арест, про фильтрационный лагерь, про эшелон, про «Скалу»… и я несла какую-то словесную рубленую лапшу, пытаясь что-то объяснять, описывать, отсылать к классике… и почти перешла на тюремный жаргон, когда поняла, что в нашей компании возник третий.
Это был жилец из комнаты в самом конце коридора, портной-надомник, забыла, как звать. На столе стояла третья открытая бутылка, а я точно помнила, что покупала две. Третья была с ягодным шнапсом, и мы, оказывается, пили уже шнапс.
Портной смотрел на меня с ужасом, и я не могла понять, почему. Что-то сказала? Да и плевать… Он медленно-медленно опускал руку с вытянутым указательным пальцем – будто палец хотел показать на меня, а он пытался его от этого удержать. Мне стало смешно.
– Солёная, – сказал он.
Смешно быть перестало. Как отрезало.
– Да, – сказала я.
– «Скала». Двадцать шестой…
Я медленно кивнула, пристально глядя ему в глаза. Ну, насколько пристально? Насколько могла пристально. Если честно, глаза плохо сводились…
– Я тебя не помню, – сказала я. – Какой отряд?
– Не отряд. Кастелянная. Там, в углу…
В углу кастелянной за швейной машинкой точно кто-то всегда сидел, сгорбившись – но я в упор не помнила…
– Так это был ты?
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
