Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140
В лагере юнкера проходили полный курс строевого обучения, по очереди с прочими унтер-офицерами дежурили по роте, но в караул не заступали. Обедали в офицерской столовой, но после офицеров. Ужинали за отдельным столом, так как время ужина продолжалось от 8 до 10 часов вечера.
Однажды, будучи дежурным по роте, я уже после зори зашел поужинать и сел за наш юнкерский стол. Не успел я поесть, как подошел ко мне унтер-офицер Штамм и передал, что господа офицеры просят меня к своему столу.
Я тотчас же подошел к ним и представился. Все заговорили:
– Пожалуйте, Экк, садитесь, мы давно хотим с вами поближе познакомиться.
Тотчас же появились бутылки «Белой головки», которую пили во всем Красносельском лагере, причем не бокалами, а обыкновенными большими стаканами.
Напрасно я их уверял, что никогда еще не пил вина, они только посмеивались и говорили, что это ничего, у нас привыкнете. Тут же пошли брудершафты. Я выдержал все семь стаканов, но, выпив последний, категорически заявил:
– Теперь я должен уйти, иначе мне будет стыдно перед Ксенофонтом Максимовичем.
Обаяние этого старого фельдфебеля было так велико, что никто не возражал, и я, простившись, вернулся в роту, сел на дерновую скамеечку и сладко задремал. Наутро чувствовал себя совершенно свежим и, как только сменился с дежурства, отправился в столовую поесть. Первый опыт оказался очень удачным и, увы, когда появлялось вино, меня уже не приходилось упрашивать.
18 июля я опять был дежурным по роте.
Часов около шести вечера к передней линейке лагеря подъехал начальник дивизии генерал-адъютант Дрентельн.[4] Он приказал приготовить роту и собрать юнкеров Семеновского и Преображенского[5] полков. Таковых оказалось восемь человек.
Поставив семь юнкеров в строй на различные должности взводных и отделенных командиров, генерал-адъютант Дрентельн меня не позвал, я остался стоять на линейке.
Себе я объяснил это тем, что был дежурным по роте, но в то же время заметил крайнее смущение и как бы огорчение Ксенофонта Максимыча.
Произведя учение, генерал-адъютант Дрентельн пожурил юнкеров за недостаточно твердое знание уставов и уехал.
Ксенофонт Максимыч сейчас же все доложил ротному командиру, капитану Шмиту, который вызвал меня и просил не огорчаться, что это, вероятно, простая случайность, которая не будет иметь никаких последствий.
Тут-то я понял, что случилось что-то для меня нехорошее, и настолько огорчился, что ушел и заперся в палатке, отказавшись от ужина.
Уже после зори, когда люди улеглись спать, за мной прибежал вестовой ротного командира и объявил:
– Вас сейчас требуют.
Явившись к капитану Шмиту, я застал его веселым, на столе стояла бутылка шампанского.
– Поздравляю, читайте, – и подал мне приказ по дивизии о производстве меня в портупей-юнкеры. – А теперь садитесь, выпьем за ваше здоровье.
Звание портупей-юнкера давало право носить саблю с офицерским темляком и допускало к исполнению офицерских обязанностей.
Портупей-юнкером мне предстояло пробыть не менее четырех месяцев, так как, имея ценз лишь среднего образования, я мог быть произведен в офицеры только по отбытии года в звании нижнего чина. Но уже на следующий же день я был введен в офицерскую среду уже как полноправный ее член и, принятый как родной, быстро в ней освоился. А чем ближе сходился, тем яснее осознавал ее высокие достоинства: сплоченность офицерского состава, близость к нам старших офицеров, их отеческие, товарищеские отношения к нам при высокой служебной требовательности. Все это навсегда оставило в моей памяти неизгладимый след, послужило руководящей нитью во всей моей строевой службе, навсегда связало меня с войсками и сделало легким главнейшее искусство военной службы – командование полком.
C глубокой благодарностью вспоминаю имена первого командира полка князя Святополк-Мирского, командира 1-го батальона флигель-адъютанта полковника Эллиса, ротного командира капитана Шмита и общего любимца полка, полковника Дубельта, которого солдаты прозвали «внутренним солдатом».
Павел Петрович Дубельт был старшим офицером в полку, еще участником Венгерской кампании 1848 года; большой барин во всем, со значимым авторитетом в вопросах внутренней жизни офицеров.
На учениях он часто смешивал старый и новый уставы, но это никогда не вызывало замешательства в строю. Так, например, в период батальонных учений полковник Дубельт, поздоровавшись с людьми, выезжал вперед и командовал: «Знаменные ряды вперед на линию, по знаменным рядам в колонну из середины стройся». И хотя в новом уставе знаменных рядов не было, роты выходили вперед и строились в колонну в образцовом порядке.
Однажды, сидя у него за чаем, я решился спросить:
– Почему вы, Павел Петрович, всегда командуете: знаменные ряды, когда знаменных рядов в уставе уже давно нет?
Павел Петрович рассмеялся и ответил:
– Ах, Экк, да вы еще не родились, когда я так командовал!
Вскоре после моего производства в офицеры, П. П. Дубельт был назначен командиром 100-го пехотного Островского полка[6] и мы с ним вновь встретились лишь в 1901 году в г. Бендеры, где он, оставив службу по предельному возрасту, мирно доживал свой век. Ему уже было далеко за 70, но он оставался все тем же Павлом Петровичем, и встретились мы с ним так, будто никогда не расставались.
С благоговением вспоминаю своего фельдфебеля Ксенофонта Максимыча Воронкова, произведенного в фельдфебели в 1648 году и много лет состоявшего фельдфебелем роты Его Величества.
Воронков состоял в звании кандидата, то есть он выдержал офицерский экзамен, но отказался от производства в офицеры. Носил саблю с офицерским темляком, получал офицерское жалование 312 рублей в год и, как фельдфебель роты Его Величества, по 50 копеек в день Шефских денег (182 рубля 50 копеек в год). Ему была присуждена пенсия 75 рублей в год, завещанная великим князем Михаилом Павловичем[7] для выдачи достойнейшему из фельдфебелей или вахмистров войск гвардии.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140
