Перед вами подлинная история, в основу которой положены полученные из первых рук воспоминания советских подводников, участвовавших в упомянутом переходе, и рассказы моряков американских эсминцев, которые этому переходу противодействовали.
Июль 1962 г. Москва
Седьмого июля на секретном совещании в Кремле собрались все старшие военные начальники, ответственные за планирование и выполнение операции «Анадырь». Количество присутствующих ограничивалось ключевыми фигурами операции, так, от флота был только адмирал флота С.Г. Горшков, ГК ВМФ. Сидевший за полированным столом в изысканно отделанном Георгиевском зале раскрасневшийся Н. Хрущев лично призвал военачальников и специалистов по Кубе из МИД и КГБ обеспечить скрытность операции и потребовал начинать как можно скорее.
10 июля командующий советскими силами на Кубе генерал И. Плиев со штабом убыли из Москвы в Гавану тремя транспортными самолетами «Ту-114». предназначенными для перевозки высокопоставленных пассажиров. Старшие офицеры переоделись в гражданскую одежду и были замаскированы под инженеров, специалистов по сельскому хозяйству или техников по ирригации и осушению, следующих на Кубу в рамках обширной программы гуманитарной помощи.
В середине июля сухогруз «Мария Ульянова» спокойно снялся со швартовых и вышел из Мурманска в порт Кабаньяс, намереваясь прибыть туда 26 июля. Он был первым судном из общего числа тех восьмидесяти пяти транспортных и грузовых судов, которым предстояло покинуть порты, разбросанные по всему Советскому Союзу, и направиться с военными грузами на Кубу. Операция «Анадырь» началась.
Как и предполагал советский Генеральный штаб, американцы не проявили особого интереса к первым судам, совершавшим переход. Массированные переброски морским путем осуществлялись под маркой всесторонней программы гуманитарной и экономической помощи Кубе.
Август 1962 г. Москва
Ранним утром черная «Волга»-седан неслась на высокой скорости навстречу ослепляющему утреннему солнцу по все еще пустынному Кутузовскому проспекту Москвы. Машина проскочила мимо напоминающего своим видом безобразный шрам незавершенного мемориала победы советского народа над фашизмом, площадка под который была отведена еще в 1950 г. Единственный пассажир машины был рассеянно равнодушен как к памятнику, так и к обстоятельствам, взявшим его в оборот с такой быстротой, которая была под стать его броску к центру Москвы, уже различимому в пелене ранней дымки, поднимающейся вверх прохладным утром позднего лета.
Контр-адмирал Леонид Филиппович Рыбалко занимал переднее пассажирское кресло — обычай старших офицеров, от которых ожидали проявления социалистического равенства. Такая практика сохранилась даже после недавних хрущевских послаблений, но она обычно исчезала, как только должностное лицо пересаживалось в более вместительный и более комфортный лимузин «Чайка» или «ЗИЛ».
Адмирал, командующий Четвертой орденов Красного Знамени и Ушакова эскадрой подводных лодок, издали наблюдал за приближающимся силуэтом красных стен Кремля; машина тем временем, не снижая скорости, проскочила начало Арбата, на котором обозначились первые признаки жизни в лице ранних утренних торговцев, распаковывающих свои нехитрые товары. Скоро здесь будет полно покупателей, снующих муравьями в поисках чего-нибудь ценного. Сделав резкий поворот направо на улицу Янышева, «Волга» проехала мимо воинской охраны, стоявшей перед зданием Министерства обороны, и остановилась на дополнительной стоянке. Рыбалко вынырнул из машины и, не оборачиваясь, приказал водителю, еще не заглушившему двигатель: «Ждите здесь». Холодный ветер заставил Рыбалко полностью облачиться в шинель и застегнуть верхние пуговицы. Он перешел улицу, направляясь к большому белому зданию, и крупными шагами преодолел сводчатый переход, встроенный в здание и напоминавший картинку, видную с обратного конца телескопа. У главного входа стояло несколько солдат караула в черных кожаных сапогах и с белыми поясными ремнями, что придавало им вид розовощеких детишек, чересчур рано повзрослевших и втиснутых в военную форму. Адмирал воспользовался главным входом в министерство, а не боковой дверью, через которую обычно проходили старшие чины оперативного отдела и сотрудники разведки, работавшие на оживленном командном пункте. Он ходил через эту дверь последние два года, однако сейчас он являлся высокопоставленным чиновником, официально прибывшим к министру обороны за новым назначением.
Рыбалко козырнул отдавшим ему честь часовым у главного входа и стал подниматься по лестнице, перешагивая зараз две ступеньки, показывая тем самым, что и в сорок три года он сохранил энергию своей молодости. Он живо шагнул в вычурный коридор, украшенный гигантскими картинами, выполненными в духе социалистического реализма; картины бесцеремонно взывали со стен ко всем проходящим, напоминая им о советской победе над нацизмом — единственном положительном результате за более чем четыре десятилетия коммунизма, мрачно подумал Рыбалко. На вошедшего накатывался буквально вал аляповатых изображений героев Великой Отечественной войны — Жукова, Рокоссовского, Богданова, Горшкова и других, — смотревших со стен вниз, словно херувимы, на то, как он шагает по коридору к массивной двери, за которой скрывался похожий на пещеру кабинет министра.
Рыбалко помедлил, восстанавливая дыхание, потом без стука толкнул тяжелую дверь. Как и требовал обычай, министр встретил его в дверях, когда часы на каминной доске отбивали точно назначенное время.
— Здравия желаю, товарищ маршал! — произнес адмирал, широко улыбаясь. Это было воинским приветствием, с которым младшие по званию обращались к старшим.
— Леня, — сказал министр, называя адмирала фамильярно уменьшительным именем и протягивая руку. Рукопожатие мужчин было крепким и дружеским.
— Рад вас видеть, Родион Яковлевич, — адмирал, соответственно, обратился к маршалу по имени и отчеству. Родион Яковлевич Малиновский, дважды Герой Советского Союза, командовавший в свое время знаменитым Шестым корпусом Красной Армии, который во время Великой Отечественной войны действовал на Южном фронте, пережил вместе с Рыбалко много невзгод. Маршал положил руку на плечо адмирала и, похлопывая, проводил его к креслу. Он начал вспоминать их приключения в годы послевоенных сталинских чисток и то, как их умные политические маневры помогли всегда быть на один шаг впереди стукачей и выжить. Совместные усилия в закулисной политике закрепили позиции адмирала у Малиновского.
Рыбалко подождал, когда маршал сядет первым. Он вспомнил, что маршал — выходец из татарской глубинки под Казанью; он был русским по происхождению, однако его коренастая фигура и крупные черты лица, на котором выделялись глаза, жесткие, как кремень, и высокие щеки придавали ему немного дикий и восточный вид.
— Леонид, мы посылаем тебя на очередную авантюру, на этот раз в район, который ты хорошо знаешь. — Маршал глянул куда-то позади Рыбалко и пророкотал «Принесите чаю!» облаченному в белое дежурному, который замер у двери.
— Полковник, оставьте нас, — маршал махнул своему порученцу, широкоплечему гиганту с черными петлицами и золотыми эмблемами танкиста на зеленой армейской гимнастерке. Порученец вежливо кивнул и тихо удалился, двигаясь — при его габаритах — удивительно живо.
