* * *
Именно там ранним утром 24 мая 1819 года появилась на свет маленькая принцесса. «Пухлая, как куропатка», «настоящее сочетание красоты и силы», – восклицал гордый отец. Собравшиеся во дворце должностные лица разделили его умиление. Девочка получилась превосходной – толстенькой, подвижной, пышущей здоровьем.
Даже если герцог рассчитывал на сына, его радость была искренней. «И мать, и дитя чувствуют себя отлично… У меня нет слов, чтобы воздать должное терпению и благородству, с которым держалась [мать]», – писал он теще[9]. «Еще одна Шарлотта! – обрадовалась герцогиня Августа. – Англичане любят королев, и племянница оплакиваемой ими Шарлотты придется им по сердцу»[10].
Герцог Кентский превозносил «усердие и осведомленность» фрау Сиболд, но акушерка не стала засиживаться в Кенсингтоне. В Кобурге ее дожидалась еще одна сиятельная роженица – Луиза Саксен-Кобургская, невестка Виктории. 26 августа того же года фрау Сиболд вновь улыбнулась делам рук своих. У герцогини Луизы родился здоровый мальчик, нареченный Франциском Карлом Августом Альбертом Эммануэлем. Дома его звали просто Альберт.
Но вернемся в Кенсингтонский дворец, где герцогиня Кентская возмутила всю знать, решив обойтись без кормилицы. Грудное вскармливание было неподобающим занятием для аристократки, но, возможно, именно оно предотвратило новую беременность герцогини, тем самым закрепив престол за будущей королевой Викторией. Ведь родись у герцога Кентского сын, именно он, а не принцесса унаследовал бы корону…
Пока герцог ворковал над дочерью – «скорее карманным Геркулесом, чем Венерой», – родственники пребывали в подавленном настроении. В марте у герцога Кембриджского родился сын, а в конце мая готовился стать отцом Камберленд. Обоих младенцев нарекли королевским именем Джордж, но это им не помогло. Дорогу обоим Джорджам заступила горластая девчонка. Как дочь следующего по старшинству брата, она имела приоритет.
Пуще всех свирепствовал бездетный принц-регент. Племянники появлялись, как грибы после дождя, что всякий раз приводило его в бешенство. Злопамятный и мелочный Принни искал возможность как-нибудь поддеть младшего брата.
Вскоре такой повод появился: пришла пора крестить дочь Эдуарда. Стараниями Георга церемония вышла самой что ни на есть скромной. Ее провели в Кенсингтоне, да и родителей о ней известили всего-то за два дня до назначенной даты. Крестными стали сам Георг и император Александр I, а также тетушка принцессы королева Вюртембергская и ее бабушка, вдовствующая герцогиня Кобургская. Кроме принца-регента, никто из крестных не соблаговолил приехать на торжество; их замещали герцог Йоркский и Мэри с Августой, незамужние тети девочки.
Непритязательные крестины сами по себе огорчили честолюбца Эдуарда. Он еще не догадывался, какой козырь брат приберег напоследок. Уже во время крещения, взяв младенца на руки, архиепископ вопросительно посмотрел на родителей. Каким именем наречь младенца? А они и сами не знали!
Эдуард и Виктория заранее прислали Георгу список подходящих имен – Виктория (в честь матери), Джорджиана (реверанс самому принцу), Александрина (в честь царя), Шарлотта и Августа (в честь тетушек). Накануне крестин Георг отписался, что не желает ставить свое имя перед именем царя, но и после имени царя тоже употребить его не даст. Значит, Джорджиана отпадает. Шарлотта не годилась, ибо напоминала регенту об умершей дочери. Что касается Августы, то не стоит нарекать ребенка столь величественным именем. Но как же ее назвать?
Во время крестин произошла заминка. Когда родители перевели взгляд на Георга, он буркнул: «Александрина». Одного имени принцессе маловато. «Елизавета?» – с надеждой предложил отец. На Елизавету регент тоже не согласился – много чести. Заметив, что Виктория вот-вот расплачется, Георг смягчился: «Пусть назовут ее в честь матери, но ее имя должно стоять следом за именем императора». Под ворчание родни и всхлипы герцогини девочку нарекли Александриной Викторией[11].
После крестин герцог Кентский столкнулся с дилеммой: возвращаться в Германию или же оставаться на родине, уворачиваясь от нападок старшего брата? Где бы Эдуард ни встречал Георга, тот проявлял неприкрытую агрессию. На торжественном приеме в испанском посольстве он пожал руку Виктории, но демонстративно проигнорировал Эдуарда. А когда в августе Эдуард с Викторией, захватив малышку, посетили военный парад, принц-регент громогласно отчитал брата: «Что здесь вообще делает этот ребенок?»
Разумнее всего было вернуться в Германию. Между Эдуардом и Викторией была договоренность, что половину года они будут проводить в Аморбахе, по крайней мере до совершеннолетия ее сына Карла[12]. Но герцог не оставлял надежды обосноваться в Англии. Весной он собирался выставить Кэстл-Хилл на продажу, до той же поры его семейство отправилось зимовать на побережье Девоншира.
Юго-запад Англии привлекал не только сравнительной дешевизной, но и более теплым климатом, а также модными солевыми купаниями, которые, как уверяли доктора, благотворны для младенцев и молодых матерей. «Девонширский климат укрепляет здоровье моей малютки, – писал герцог Кентский. – Я с радостью отмечаю, что она растет здоровой и крепкой – пожалуй, даже чересчур здоровой, по мнению некоторых членов моей семьи, для которых она стала помехой»[13].
В курортном городке Сидмуте герцог снял Вулбрук-коттедж, домик в готическом стиле неподалеку от пляжа. Семья прибыла в свои новые апартаменты в разгар метели и отпраздновала Рождество уже на новом месте.
Герцог и герцогиня не подозревали, что это будет их последний сочельник вместе.
Как и большинство съемных квартир, Вулбрук-коттедж оказался промозглым и тесным, насквозь пропахшим плесенью, да и курортный городок, столь оживленный летом, уныло съежился под снегом. К Новому году кашляли все от мала до велика. Даже у крепенькой малышки Виктории разболелось горло. Семейный врач Уилсон пользовал больных проверенным средством – каломелью. Но если с хлюпающими носами он еще как-то справлялся, внезапная болезнь герцога оказалась ему не по плечу.
7 января герцог Кентский вместе с Джоном Конроем отправился проверять лошадей в конюшне, а домой вернулся сильно простуженным. К 12 января его состояние стало тяжелым: к высокой температуре прибавились рвота и боли в груди. Закаленный в походах организм герцога еще мог бы перебороть пневмонию, если бы на него не набросилась английская медицина. С английской медициной ему было не совладать. Как мрачно шутил лорд Мельбурн, премьер-министр и добрый друг Виктории, «английские врачи убивают, французские – просто дают умереть».
