Форма есть не одеяние, но тело мысли.
Г. Фехт Как совместить в рамках одной книги рассказ о конкретном человеке, биография которого не дает абсолютно никакого материала для создания занимательной фабулы, разговор о его картинах, который, судя по их характеру, неизбежно должен перерасти в рассуждения о сложных философских проблемах, и подробное описание страны, где он жил (с историческими экскурсами в самые разные эпохи, начиная от эпохи Античности и кончая тем совсем недавним временем, когда Роке увидел на улице Брюсселя девочку, катающуюся на скейтборде)? Скорее всего, форму такой книги опять-таки подсказал Брейгель, потому что фраза, которой Роке характеризует творческий метод этого художника, вполне приложима и к его собственному произведению: «Брейгель любил писать как философ: как Эразм или Мор писали свои книги, подчиняя их композицию своевольному движению мысли» (курсив мой. — Т. Б.). Но проза Роке — все-таки не философская, а художественная; она напоминает не столько научный трактат, сколько эссеистику или стихотворение в прозе, отличаясь от двух последних жанров большим объемом и сложной структурной организацией текста.
Роке берется решить задачу, сопоставимую с той, какие решал Брейгель: создать «икону», вмещающую в себя всю (типичную и одновременно идеальную, образцово прожитую) человеческую жизнь в ее взаимосвязях с природой и с исторической традицией. А для решения таких задач жанры современного — ориентирующегося на единичное, индивидуальное — искусства в принципе не приспособлены. Поэтому и получается странная вещь: когда пытаешься найти аналогии композиционной структуре этой книги, то на память приходят примеры из древней литературы. И дело здесь, конечно, не в том, что Роке сознательно подражает этим образцам, а в каких-то общих закономерностях человеческой психики.
В древнеегипетской литературе существовал жанр «риторической композиции», использовавшийся в основном для прославления фараонов. Фараон — существо, соединяющее в себе божественную и человеческую природу, — хотя и обладал индивидуальными чертами, выступал в определенной, повторявшейся из века в век роли, поддерживая космический порядок и нормальное функционирование космоса. Поэтому рассказ о его деятельности (если он был написан в жанре «риторической композиции») состоял из отдельных эпизодов, выстроенных не по хронологическому или сюжетному принципу, а с точки зрения их относительной значимости, а также в соответствии с закономерностями логических ассоциаций. Отдельные самостоятельные в смысловом плане блоки текста, которые могли представлять собой рассказ о военной кампании или строительстве храма, либо просто длинную цепочку эпитетов, соединялись в «песни», «песни» — в «главы», «главы» (по три, семь или девять) — в «части» текста (последних обычно было три или пять). Каждая структурная единица имела общую тему, но внутри нее блоки группировались по принципу «логической рифмовки» — параллелизма, который выражался в сопоставлении или противопоставлении двух крайних частей, содержавших аргументацию для подтверждения мысли, выраженной в центральной части. Чтобы усилить ощущение единства структурной единицы (например, «песни»), в ней использовали так называемые «ключевые» слова или фразы (нечто вроде повторяющегося рефрена) или/и определенные, характерные именно для этого отрывка грамматические конструкции.[2]
Нечто очень похожее делает Роке, что и позволяет ему соединить в связное целое разные по стилистике «блоки» текста. Хотя каждый «блок» может быть опубликован как отдельный рассказ, главы четко связаны с определенными темами, а всю книгу можно приблизительно разделить на три смысловые части.
В первой части (главы первая — четвертая) преобладает описание «места действия»: Голландия (1) — Антверпен (2) — тема связей Нидерландов с «экзотическими» странами (3) — Брюссель (4).
Вторая часть (главы пятая — одиннадцатая) почти целиком (за исключением главы восьмой) посвящена анализу картин Брейгеля, то есть рассказу о внутреннем мире художника, и в смысловом отношении является центральной.
В третьей части (главы двенадцатая — восемнадцатая) преобладает тема истории, Нидерландской революции, которой посвящены три большие главы (двенадцатая, четырнадцатая, шестнадцатая); но и здесь очень много места уделено разбору картин Брейгеля (главы тринадцатая, пятнадцатая, семнадцатая).
Отдельные главы книги разделены на пронумерованные разделы (они, в свою очередь, тоже разбиты на части, отделенные друг от друга пропущенной строкой), в которых под разными углами зрения варьируется основная тема главы и которые часто контрастируют между собой по степени эмоциональной окрашенности и по смыслу. Некоторые эпизоды на первый взгляд вообще не имеют отношения к теме книги (рассказы о протестанте Грациане Виарте и его возлюбленной, об анатоме Андреасе Везалии, о художниках Альбрехте Дюрере, Луке Лейденском, Хуго ван дер Гусе, о графе Эгмонте). Однако на самом деле они «оттеняют» основную фигуру, о которой идет речь, фигуру Брейгеля, представляя те качества, которые у Брейгеля отсутствуют. Роке, подобно своему герою, как бы смотрит на полотно истории (или полотно человеческой жизни) сверху, с большой высоты, и все его персонажи равноправны. Именно поэтому картина эпохи, которую он рисует, кажется такой исчерпывающей. Избранная композиция открывает перед автором очень широкие возможности, ибо ее жесткая «кристаллическая решетка» способна принять в себя самые разные наполняющие компоненты (в том числе интереснейшие рассуждения самого Роке как культуролога и искусствоведа — например, о звучании старофламандского языка и о манере речи Брейгеля; о картинах, созданных в технике гризайля, как выражении самых непосредственных порывов художника).
В некоторых местах Роке вводит и «ключевые слова»-рефрены, как это делали древние египтяне (глава первая, разделы 2 и 3: «Ему некуда спешить. Ему некуда торопиться. Никто его не подгоняет»; глава третья, раздел 5: «Весь Вавилон резонировал от завихрений ветра и шума воды. Весь Вавилон резонировал подобно раковине»; глава четвертая, раздел 3: «Я хорошо представляю себе. Итак, Брейгель покидает Антверпен. Я могу себе представить… Итак, он уехал из Антверпена» и т. д.). Поскольку рефрены используются относительно редко, они не только подчеркивают связность текста, но и придают поэтический характер отдельным его кускам.
