На основании прямого секретного постановления ЦК ВКП(б), вынесенного в 1937 году с ведома Сталина, Ежов узаконил применение мер физического воздействия повсеместно и во всех случаях, исключения не делалось даже для женщин и престарелых.
По распоряжению Ежова секретная Сухановская тюрьма в Подмосковье (в которой завершится и его собственная жизнь) была оборудована закупленным за границей через третьи лица инвентарем для изощренных пыток. Во Внутренней, Лефортовской, Бутырской, «Крестах», бесчисленных тюрьмах на необъятных советских просторах следователи обходились, помимо собственных кулаков, примитивными резиновыми дубинками. Тоже, кстати, иностранного производства.
В следствиях по вышеназванным процессам, а также многим тысячам «обычных», каждодневных дел принимали участие заместители Ежова Фриновский и Агранов, ответственные сотрудники наркомата Николаев-Журид, Дмитриев, Церпенто, Ушаков-Ушимирский, Леплевский, Авсеевич, Дагин, Листенгурт, Радзивиловский, Агас, Коган, Глебов, Лулов и другие. Когда очередь дошла до ареста их самих, они признались, что на следствии применяли пытки и другие противозаконные средства. Сломать волю к сопротивлению арестованных бывало порой нелегко даже этим костоломам. Можно только представить, какие муки перенес Николай Муралов, который стал давать «признательные показания» лишь через семь месяцев и семнадцать дней почти непрерывных допросов и избиений. Маршал Блюхер, по показаниям бывшего врача тюремной больницы, был за две недели после ареста избит до такого состояния, что лицо его было неузнаваемым, а разум заметно помутился. Его не пришлось расстреливать, он умер от пыток во время следствия.
Предшественник Ежова на посту наркома НКВД Генрих Ягода был не самой светлой личностью, отличался грубостью по отношению к подчиненным. Однако не известно ни одного случая, чтобы он лично хоть пальцем тронул арестованного. Между тем известно доподлинно, что Ежов не только присутствовал часто на ночных допросах и очных ставках, но и бил подследственных. При его карликовом росте — 150 сантиметров — и субтильном телосложении вряд ли он причинял избиваемому боль (это не его шестипудовый заместитель Фриновский с кулаками с детскую голову), но, должно быть, это было и оскорбительно, и обидно…
Одно из новшеств Ежова — представление на рассмотрение Сталину (в этом принимали участие обычно также Молотов, Каганович, Ворошилов) даже не справок на отдельных арестованных лиц с предложением об осуждении «по первой категории» (расстрел) или «второй» (десять лет лишения свободы), а целых списков.
Некоторые из этих списков с соответствующими резолюциями Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича сохранились. Изредка, очень редко, Сталин вычеркивал из списка одну-две фамилии по каким-то известным только ему соображениям, иногда переводил из одной категории в другую.
Несколько примеров…
«Товарищу Сталину.
Посылаю списки арестованных, подлежащих суду военной коллегии по первой категории.
Ежов». Резолюция:
«За расстрел всех 138 человек.
И.Ст. В.Молотов». «Товарищу Сталину.
Посылаю на утверждение 4 списка лиц, подлежащих суду: на 313, на 208, на 15 жен врагов народа, на военных работников — 200 человек. Прошу санкции осудить всех к расстрелу.
20. VIII.38 г. Ежов». Резолюция:
«За.
20.VIII. И.Ст. В.Молотов». Двенадцатого декабря 1938 года Сталин и Молотов поставили, по-видимому, чудовищный рекорд: санкционировали расстрел 3167 человек! Наркомом НКВД с ноября был уже Берия, но списки эти страшные были составлены еще при наркоме Ежове, что, разумеется, нисколько не снимает ответственности с его преемника.
Липовых дел было настолько много, что Военная коллегия Верховного суда СССР и различные трибуналы уже не в состоянии были справиться с этим потоком. Тогда, по предложению Ежова, право выносить смертные приговоры было предоставлено так называемым «тройкам», а затем и «двойкам». Восемнадцатого октября 1937 года двойка в составе наркома Ежова и Прокурора СССР Вышинского подписала постановление о расстреле 551 человека! В состав тройки входили нарком НКВД союзной или автономной республики, начальник управления НКВД области, секретарь ЦК компартии республики или обкома партии, прокурор данной территориальной единицы. Как правило, приговоры выносились заочно, по так называемым «альбомам» (те же списки, только составленные соответствующими управлениями НКВД).
Особо следует упомянуть о приговорах к расстрелу, выносимых в так называемом «особом порядке». Прокурор СССР Андрей Вышинский санкционировал эту практику с подачи, разумеется наркома НКВД Николая Вышинского. Это было беззаконием даже по меркам тогдашнего общего беззакония. Можно сказать, беззаконие в квадрате. Применялось такое, по словам Вышинского, в тех случаях, если «характер доказательств виновности обвиняемого не допускает использования их в судебном заседании». Это был уже полный произвол. Кто решал «целесообразность» или «нецелесообразность» передачи дела в суд? На каком основании? Мне пришлось иметь дело с конкретным случаем расстрела «в особом порядке» при работе над книгой о выдающемся организаторе советской разведки и контрразведки, корпусном комиссаре Артуре Христиановиче Артузове. И что же выяснилось? Оказывается, в архивах ФСБ РФ нет и намека на какой-либо документ, на основании которого была введена эта практика. И разумеется, не случайно. Никто даже в тогдашнем СССР, даже сам Сталин не решился бы оставить письменное свидетельство подобного произвола. Выходит, что «в особом порядке» было введено всего-навсего по обычному УСТНОМУ распоряжению Хозяина.
Сохранилась признательная запись Артузова на протоколе его допроса. (Исполненная на ксероксе копия этого страшного документа публикуется в данной книге.) Любой непредубежденный читатель может без долгих размышлений ответить на вопрос: неужели эта запись сделана рукой сорокашестилетнего, физически сильного мужчины, с золотой медалью в свое время закончившего гимназию и Технологический институт в Петербурге? Нет, конечно. Это почерк неоднократно избитого за какой-то месяц человека, возможно даже перенесшего в тюрьме инсульт. Сама по себе эта запись является не признанием вины, но полным ОТРИЦАНИЕМ и ОПРОВЕРЖЕНИЕМ таковой!
И вот что особенно подло: родственникам расстрелянных «в особом порядке» лиц сообщали, что такой-то, осужденный к десяти годам лишения свободы, скончался несколько лет спустя в лагере от сердечной недостаточности или воспаления легких.
Так, в свое время родственникам Артузова сообщили, что он умер, «отбывая наказание, 12 июля 1943 года. Эта дата даже попала в различного рода справочники.
На самом деле его расстреляли 21 августа 1937 года. Примечательно, что обвинительное заключение по делу Артузова подписал тогдашний заместитель наркома НКВД комиссар госбезопасности второго ранга Лев Бельский. Приговор «в особом порядке» Артузову вынесли председатель Военной коллегии Верховного суда СССР Василий Ульрих, заместитель прокурора СССР Григорий Рогинский и от НКВД… все тот же Лев Бельский! Это вообще неслыханно! Нигде в мире, в том числе и в СССР, закон не позволял, чтобы обвинительное заключение подписывал и выносил приговор один и тот же человек!
