В подкорке – только паника. Я даже не могу сообразить, где нахожусь… А волна уже совсем не романтического порядка.
И когда я своими словами уже начал прощаться с жизнью, вдруг увидел поезд.
Мой спаситель, малюсенький, как детская игрушка, неторопливо пробирался побережьем, его окна приветливо светились… Я резво направился в сторону обозначившегося берега. Но едва успел сделать десяток гребков, как поезд зашел за мыс, и снова стало темно. Я продолжал плыть в интуитивно выбранном направлении, пытаясь ногами нащупать что-нибудь твердое, теряя от каждой новой неудачи этих судорожных попыток последние силы.
И вдруг зажигается свет, загораются огни, я вижу большую лестницу, бегущих людей… Из последних сил подгребаю туда…
И вот – сцена, достойная самого великого режиссера. Экскурсоводы, массовики, физруки слетают к морю по лестнице. Их по-южному безмятежные лица выражают забытое состояние озабоченности! И я этаким Ихтиандром возникаю из воды… Но Ихтиандр являлся миру в чешуе, а я – в мокрых, не самого последнего пляжного фасона трусах, облепивших мое совсем уже не героическое тело.
Но я был счастлив.
А когда немного отдышался, узнал, что моя спутница, прождав своего «человека-амфибию» больше часа, подняла тревогу.
В другой стране я бы утонул, и нечего было бы вспоминать.
Возьмите меня
Я уже говорил, что с детства предчувствовал свою судьбу и, узнав об открытии в Челябинске местного телевидения, сразу понял: новое средство массовой информации, пропаганды и агитации без меня не обойдется. Точнее, я внезапно понял, что без телевидения не проживу. Я до сих пор считаю, что слово «телевидение» должно писаться с большой буквы. А у меня даже и образования-то специального не было…
Если бы я только предвидел, сколько надо уметь и знать, какими способностями обладать, чтобы быть телевизионщиком, я бы до сих пор водил экскурсии в Мамедово ущелье, рассказывая печальные истории о несчастной любви, благодаря которой образовывались водопады.
Из того, сколько внимания я уделяю именно моменту встречи с телевидением, можно понять всю значимость для меня этой цепочки событий. Конспективно суть моего «телевизионного облучения» уже излагалась в преамбуле. Но история – как корабль, который, бороздя океан памяти, обрастает ракушками подробностей.
Владимир Николаевич Малахов, первый директор Челябинской студии телевидения
В 1957 году я вернулся в Челябинск. Отправился в дирекцию создаваемой студии, которая дислоцировалась на главпочтамте. Нашел своего бывшего шефа Владимира Николаевича Малахова, бывшего редактора газеты «Комсомольская смена», где я совсем немного поработал внештатным фотокором:
– Владимир Николаевич, возьмите меня!
Малахов – честно:
– Ну, не знаю, старик…
– Я могу просто помогать, – не терял я надежду.
– Ну, помогай! – благословил меня он.
А в это время приехал столичный театр с известными актерами. Как водится, популярных артистов пригласили в студию.
Человек семь пришло, так сказать, на примерку, когда согласовывалась тематика, хронометраж вечернего эфира. Они ушли, и тут наш первый главный режиссер Сергей Алексеевич Аверкиев спохватился:
– Свет в студии забыли поставить.
А актеров уже не вернуть.
– Леонид, сядь, на тебя свет поставим, – сказали мне.
Я поочередно садился на места, которые по плану должны были занимать знаменитости. Но просто сидеть под прожекторами было скучно, и я, дурачась, пародировал москвичей. На чье место садился, того и пародировал. Студийные смеялись.
Потом, когда установка света закончилась, Аверкиев пригласил меня к себе и сказал, наверное, самую главную фразу в моей жизни:
– Мы возьмем тебя… столяром!
Возможно, так проще было пройти кадровый барьер: ведь у меня в трудовой была запись «культработник», или, как тогда писали в газетах об этой профессии, – «мастер хорошего настроения».
– Но работать будешь осветителем, – успокоил меня Аверкиев.
А времена были такие, что даже кандидатуру столяра на мощном средстве массовой пропаганды и агитации должен был утверждать идеологический отдел обкома партии.
Лазаревское, 1956
И вот трое кандидатов на зачисление в штат студии предстали перед пронзительным взором заведующей отделом пропаганды обкома партии. Наверное, я не совсем соответствовал представлению партийной дамы о типичном столяре. Потому что, когда мы вышли из кабинета, Малахов почувствовал возможные проблемы и говорит:
– Послушай, Пивер, усы надо сбрить…
А надо сказать, в то время у меня были усы, которые, в общем-то, девушкам нравились. А сбривать свое достояние только потому, что это не понравилось лишь одной, – нелепо. Так я и сказал Малахову.
– Пивер, выбирай: усы или студия! – посуровел Владимир Николаевич.
Как вы думаете, дорогой читатель, что я выбрал?
С тех пор хожу безусым. А значит, готовым к зачислению в штат телевизионной студии!
Вскоре наступил июль 1958 года…
Знаешь ли ты…
Я долго думал, с чего же начать. Всю жизнь. Возможно, этим и отличаюсь от многих, идущих с годами к финалу. Я всегда шел к началу. К началу воспоминаний. А в мемуарах очень важно именно правильно начать. Мемуарист – словно прыгун с трамплина: ошибся в разгоне – в полете уже не исправить. Но если у спортсмена есть еще попытки, то «простому смертному» «жизнь дается один раз», как сказал классик, и прожить ее – надо. Поэтому начну о пережитом.
Мы тогда еще работали в малой студии. Собственно, это она позднее стала малой. А на тот момент была просто единственной. И однажды небольшое студийное пространство заполнила атмосфера революционной пьесы – одной из наших постановок. В спектакле была занята прекрасная актриса Челябинского драматического театра Людмила Аринина. Теперь-то ее знает вся страна по фильмам «Любимая женщина механика Гаврилова», «На всю оставшуюся жизнь», «Учитель пения» и еще по доброй полусотне ролей в отечественном кинематографе. А тогда Людмила Михайловна играла санитарку – возможно, репетировала своих будущих киномедиков.
