Толстому было суждено именно здесь найти свою единственную, вторую половину. А это было не так‑то просто, ведь в доме проживали одновременно три обольстительницы, одна прелестнее другой, каждая из которых мечтала о своем принце. Безыскусная обстановка берсовской квартиры с лихвой компенсировалась романтичной атмосферой, девичьим флером, исходящим от Лизы, Сони, Тани, пребывавших в состоянии сладостного ожидания возлюбленного, стремившихся к замужеству как к некоему лучезарному идеалу. Поэтому их дом был постоянно наполнен молодыми людьми, элегантными юношами, дарившими девицам конфеты. Здесь было весело и шумно, устраивались домашние спектакли. Однажды поставили даже «Марту», где главную героиню сыграла очень «натурально» Соня. Благодарные поклонники после этого уверяли ее, что она призвана стать большой актрисой.
Кроме милого юного щебетания и полулюбовных признаний сестры проходили школу жизни под руководством своей матери. Любовь Александровна готовила своих дочерей не к случайному абстрактному будущему, а к реальной жизни. Она охотно делилась с ними своим богатым супружеским опытом. В то время как ее муж Андрей Евстафьевич был охвачен светскими увлечениями, наносил многочисленные визиты, играл вечерами в карты или разъезжал по «практике», она учила Лизу, Соню и Таню «науке страсти нежной». Дочери запомнили ее как рассудительную холодную строгую красавицу, не допускавшую по отношению к дочерям никакой нежности, ведь она сама с детских лет была лишена материнской ласки. Ее философия жизни заключалась в том, что нельзя держать мужа, словно пришитого к юбке жены. Она прививала дочерям «простые истины»: что в браке нужно как можно меньше любить мужа, жить не любя, и быть с мужем «хитрой, умной, скрывать все дурное, что есть в характере, и не любить всерьез». Она часто «хвалилась», что благодаря этому ее так долго любит муж. Каждая из дочерей по — своему усвоила материнские уроки.
Любовь Александровна приучала дочерей ежедневно молиться Богу. Соне порой было неловко за свою забывчивость, ведь она иногда этого не делала. Но самое главное, как она считала, осмысливая родительский опыт, заключалось в том, что мать и отец всерьез никогда не заботились о своих взрослых дочерях. Родители «забывали» о том, что их дочери не могут довольствоваться одними поучениями о замужней жизни, о различных болезнях и разговорами «ни о чем», или как они выражались: «О чем тетерева?» Поэтому Соня была убеждена, что ее родители порядочные эгоисты, особенно папа с его нервным характером, внушавшим ей страх. Ведь мать, если бы и хотела, ничего не могла сделать без папы, даже ради своих дочерей. А он, будучи чрезвычайно мнительным, постоянно хандрил, жалуясь на свои болезни. Но дети тем не менее не слишком строго судили своих родителей, особенно мать, которая, как считала Соня, «очень многое вынесла» и наконец поняла, что «лучше прожить не любя». Любовь Александровна рассказывала дочерям о своей самой счастливой поре жизни, проведенной в имении Красное, об усадебной вольнице и о том, как она любила танцевать наивный менуэт. Когда она читала «Детство», написанное ее детским другом Лёвочкой, который был всего двумя годами младше ее, она многое узнавала из своего милого прошлого, такого близкого и родного.
Соня внимательно слушала материнские воспоминания и даже выписала в свой дневник слова Толстого: «Вернутся ли когда‑нибудь та свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели — невинная веселость и беспредельная потребность любви были единственными побуждениями в жизни?» Тайком прочитав эти строки в дневнике сестры, Лиза написала: «Дура!» Свою потребность любви Соня впервые ощутила, когда прочитала «Детство» Льва Толстого, наполненное нежной чувствительностью автора, невольно «перелившейся» на юную читательницу. Ведь только поэтическую душу можно полюбить «до ужаса». После прочтения «Детства» ее линия жизни впервые пересеклась с толстовской. С этого момента литература со своими вымышленными историями стала накладываться на ее жизнь. За сентиментальность и излишнюю чувствительность она была прозвана старшей сестрой «фуфель», что означало для Лизы «пускаться в поэзию и нежность». Мать же при этом делала «строгие глаза», так как была уверена в том, что все мужья, прежде влюбленные, делаются с годами непременно холодными.
Соня словно обречена была стать женой писателя. Ее тайная влюбленность в автора любимых ею сочинений началась в тот самый миг, когда она, как зачарованная, стала читать его произведения. Любимые книги невольно призывали самой взяться за перо и попробовать себя в литературном творчестве. Возможно, все это происходило оттого, что она, как выражалась мама, принадлежала к «черным» Берсам. Согласно семейной традиции все Берсы делились на «белых» и «черных». «Черные» — это сама Любовь Александровна, Соня и Таня. Все остальные — «белые». У «черных» ум порой «спал», но когда он «просыпался», они всё могли сделать. У них была большая уверенность в собственных силах. Ум их «спал» еще оттого, что они часто влюблялись. У «белых» же Берсов ум был слабым и мелким. Лев Николаевич ценил «черных» Берсов, считая их умными и очень похожими друг на друга. Соня особенно была похожа на Любовь Александровну. Если, например, она принималась за работу, то ее нельзя было от нее оторвать. Могла с уверенностью говорить о том, чего не знала, и Толстой тотчас же узнавал в ней мама. Даже отрицательные черты были у них одинаковыми.
Соня выбрала свою судьбу, будучи еще одиннадцатилетним ребенком. Она хорошо помнила то время, когда все три сестры влюбились в Льва Николаевича. Он много играл с ними, заставлял их петь, рассказывал интересные истории. Однажды он приехал к ним в кремлевскую квартиру, чтобы попрощаться перед тем, как отправиться на Севастопольскую войну. Соня и Таня, услышав об этом, «страшно плакали». Это был первый знак юного увлечения, пробудившего жизнь чувств. С этого момента она уже жила с любовью к нему, душу его угадывала инстинктом, хотя чувства еще были абсолютно безымянными. Мечтательная Соня была наполнена этими переживаниями, разбуженными книгами Льва Толстого. Свое призвание она интуитивно видела в том, чтобы быть радом с ним. Для нее замужество явилось продолжением литературного увлечения Толстым. В общем, удача находит людей, подобных Соне, талантливых и любящих. Милая, добрая, мечтательная Соня стремилась понять собственную душу, чтобы разобраться в своих переживаниях и отыскать нужные слова для их точного выражения. Очень полезным для этого оказался дневник.
Тем временем жизнь шла своим чередом. Почти ежедневные прогулки по кремлевскому саду, недельное дежурство по дому, выдача провизии, приготовление чая и кофе для отца. Монотонная повседневность нарушалась только по субботним дням. Соня запомнила эти беспечные посиделки у шипящего самовара в ярко освещенной столовой: на столе котлеты, потом сладкий пирог — непременное субботнее угощение. Потом танцклассы в доме барона Боде, а в их кремлевской квартире журфиксы, литературно — куртуазные игры и безумство веселья. Но самым интересным стали импровизированные сказки в исполнении Николая Толстого или занятия, проводимые «парадным и расчесанным» Львом Николаевичем. Он разучивал с Соней какую‑нибудь роль, решал задачи, делал вместе с тремя сестрами гимнастику и внезапно торопливо прощался, устремляясь во фраке и белом галстуке на великосветский бал. Но, пожалуй, больше всего ей запомнилось, как они с Лизой и Таней накрывали стол для любимого гостя, прибывшего в военном мундире из Севастополя. Но даже в этой радости Соня умела найти грусть. Не случайно Андрей Евстафьевич не раз восклицал: «Бедная Сонюшка никогда не будет счастлива вполне!», потому что она была обделена завидным даром своей младшей сестры Тани, находившей веселье повсюду. Эту Сонину странность тонко подметила ее младшая сестра: «Соня была здоровая, румяная девочка с темно — карими большими глазами и темной косой. Она имела очень живой характер с легким оттенком сентиментальности, которая легко переходила в грусть. Она не отдавалась полному веселью или счастью, чем баловала ее юная жизнь и первые годы замужества. Она как будто не доверяла счастью, не умела его взять и весело пользоваться им. Ей все казалось, что сейчас что‑нибудь помешает ей или что‑нибудь другое должно прийти, чтобы счастье было полное». Эта черта Сониного характера впоследствии стала доминирующей и многое осложнила в ее жизни. Сочетание веселья с вечно грустным взором, в конце концов, привело ее к трагическому финалу. Но присущее младшей сестре Тане умение радоваться жизни она очень ценила, с печалью заметив однажды: «И видна ты с этим удивительным, завидным даром находить веселье во всем и во всех; не то что я, которая, напротив, и в веселье умеет найти грустное».
