Вот таких кровей был будущий фельдмаршал: по материнской линии — несколько поколений царедворцев и дипломатов высшей марки, изысканный ближний круг царей московских. По отцовской — воины, дворяне, политики масштабом помельче. Если не сам государь.
Так что же — нашего фельдмаршала следует считать бастардом императора? Оставим эту версию на примете, но, не имея точных доказательств, станем относиться к Петру Александровичу как к сыну Александра Ивановича, а к Марии Андреевне — как к фаворитке Петра и жене генерала Румянцева. Все эти факты вполне совместимы. А что до подозрений в незаконном рождении — так иногда это почётно. Например, если предположительным отцом называют Петра Великого.
Детство прошло в столицах и в имениях — в том числе малороссийских. Первыми основами воспитания он обязан матери, которая не только в совершенстве знала французский, но и считать умела, и на разные темы поговорить могла бойко и заинтересованно. Отца он не видал подолгу — по семейной легенде, впервые увидел его будучи пятилетним. В это трудно поверить, учитывая, что за это время родилась младшая (и любимая на всю жизнь) сестра Петра Румянцева Прасковья, бывшая моложе брата на четыре года.
В шестилетнем возрасте Петра записали в Преображенский полк — родной для его отца. Пётр рано начал проявлять своенравие, чувствуя себя эдаким главой семьи в женском окружении. Годам к двенадцати выглядел юношей: рослый, плечистый. Интересы и амбиции соответствовали внушительной наружности.
Старший Румянцев боролся с самостийностью, а заодно врастал в украинский быт. Факт, говорящий о многом: неугомонный Пётр Румянцев с детства знал украинский и польский языки. Был у него любимый учитель — бывавший в «европах» полиглот Тимофей Сенютович, выпускник Черниговского коллегиума (того самого, которое основал архиепископ Иоанн Максимович). У Румянцевых и до возвышения Петра Александровича были имения в Малороссии.
Александр Румянцев видел сына дипломатом, блистательным сановником — и для начала устроил ему учебную службишку в Пруссии. Старшему Румянцеву не всегда удавалось услужить императрице Анне. Его то ввергали в опалу, то возвращали. И всё-таки он нашёл к ней подход.
Летом 1739 года русский посланник в Берлине барон Бракель получил указ императрицы Анны Иоанновны: «…снисходя к просьбе генерала Румянцева, сын его отправляется дворянином посольства к вам, дабы вы его при себе содержали и как в своей канцелярии для письма употребляли, так и в прочем ему случаи показывали, что бы он в языках и других потребных науках от добрых мастеров поставлен был и искусства достигнуть мог, дабы впредь в нашу службу с пользою употреблен был».
Пётр не хотел бросать родные осины — и решил вести себя в Берлине так, чтобы его вскорости выдворили на родину. И всё же он, совсем как взрослый, оформил документы в Коллегии иностранных дел и удостоился жалованья в 400 рублей годовых — совсем не пустяшного. Очень скоро Бракель проклянёт тот день, когда ему навязали такого сотрудника, а Румянцев обнаружит, что 400 рублей можно промотать за считанные дни. Вести о разнузданных забавах сына Александр Румянцев получал без промедлений. Бракель просто воем выл от проделок недоросля. Однажды молодой Румянцев пропал. Искали его по всему Берлину. Оказалось, со скуки и с перепою он записался волонтёром в один из прусских полков. Вызволяли его оттуда всем дипломатическим миром. Бракель готов был из личных средств оплатить долги Петра Александровича, только бы избавиться от шалуна. Румянцева решили пугануть специальным указом, который подписали кабинет-министры: «…накрепко о том напоминаем, чтоб ты во всем так поступать тщание имел». Бракель утверждал, что после указа юноша поутих. Но вскоре заболел — и его отправили в Петербург. В столице Пётр быстро выздоровел и, видимо, успел наговорить отцу дерзостей.
Генералу Румянцеву оставалось только просить императрицу принять беспутного сына в Сухопутный шляхетский (кадетский) корпус — в надежде, что там из него выбьют (разумеется, в переносном смысле) дурь. Не в последний раз самой монархине приходилось вмешиваться в воспитание Румянцева. Летом 1740-го это была стареющая Анна Иоанновна.
5 августа 1740 года корпусной майор Фридрих фон Раден получил высочайший указ:
«…Генерала Румянцева сына Петра Румянцева определить в Кадетский корпус и на оного и на поступки его иметь особливое, крепкое смотрение, того ради, ваше высокоблагородие, изволите оного Румянцева в кадеты в комплект определить и положенным по штату довольствовать с прочими и за ним и на поступки его приказать иметь особливое, крепкое смотрение». С такой аттестацией от самой императрицы ещё никого не определяли в корпус. Петру Румянцеву шёл шестнадцатый год…
Считается, что на воспитании Петра Румянцева прискорбно сказались частые и долгие отлучки отца. Мария Андреевна не справлялась со своенравным отпрыском, а глава семьи ревностно служил Отечеству и годами не видел сына. Отец понимал, что сына следует вырвать из дома, где он подмял под себя женское царство. Но помог ли Кадетский корпус перевоспитать неугомонного сына?
Строгий режим корпуса Петру Александровичу не пришёлся по душе. Нелегко было привыкнуть к дисциплине после хмельной берлинской вольницы. Кадетов будили в 4 часа 45 минут утра барабанной дробью. К 5 часам 30 минутам они успевали умыться и привести себя в порядок. Причесавшись и надев предписанную корпусным уставом военную форму, кадеты после утренней молитвы шли строем на завтрак. Потом — утомительные занятия в классах. И — военные упражнения на плацу или в манеже до изнеможения. А после обеда — снова два часа занятий науками и два часа экзерциции… И — ни единой возможности увильнуть, ускользнуть от этой рутины. Вообразите: за самовольный выход из класса во время занятий, за неповиновение дежурному кадету, за смех и разговоры на уроке провинившегося ставили «под фузей», то есть заставляли стоять неподвижно один или два часа с тяжёлым ружьём — фузеей на плече. За умышленный пропуск занятия или опоздание — суточный арест. Конечно, при родовитых кадетах проживали их слуги — крепостные. Но правила строго регламентировали и их деятельность.
Ни в одном монастыре столь строгого устава не было. Румянцев быстро проникся ненавистью к корпусу и принялся искать возможности покинуть его стены.
Полноправным хозяином в корпусе был Бурхард Христофор Миних — крупнейший русский военачальник того времени и один из инициаторов создания кадетских корпусов. Его ещё Пётр Великий хвалил за расторопность, а уж при Анне Иоанновне он сделался фигурой самой влиятельной. Командовал артиллерией, затем стал президентом Государственной военной коллегии. Получил высшую награду Российской империи — орден Святого Андрея Первозванного и чин генерал-фельдмаршала. Перед Минихом в корпусе все трепетали, а он делал ставку на строгую дисциплину. Удивляла работоспособность этого немца: несмотря на бесчисленные заботы в Военной коллегии, он вникал во все проблемы корпуса. Едва ли не каждого кадета знал по имени, имел представление об их успеваемости и нраве. Этот урок Румянцев усвоит навсегда: нужно присматриваться к подчинённым, всё примечать и запоминать. Хлебнуть вольной жизни кадеты могли только по воскресеньям, и то далеко не каждую неделю. Самых прилежных отпускали в город. А одного — наиболее усердного — направляли по воскресеньям к Миниху в ординарцы. Это считалось высшей честью, хотя и обременительной.
