Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
— Какой шанс выжить, если танк подбивают?
— 19 апреля 1945 года в Австрии меня подбили. «Тигр» прошил нас насквозь, снаряд прошел все боевое отделение и через двигатель. В танке было три офицера: я как комбат, командир роты Саша Ионов, у него танк уже подбили, и командир танка. Три офицера, механик-водитель и радист. Когда «Тигр» нас прошил, то погиб механик-водитель, мне разбило всю левую ногу, справа от меня Саша Ионов, ему правую ногу оторвало, командира танка ранило, внизу под ногами у меня сидел командир орудия Леша Ромашкин, ему обе ноги оторвало. Кстати, как раз незадолго перед этим боем мы как-то сидели, ужинали, и Леша сказал мне: «Если мне ноги оторвет, то я застрелюсь. Кому я буду нужен?» Он детдомовский, никого родных не было. И вот действительно судьба распорядилась. Вытащили Сашу, вытащили Лешу и стали помогать выбраться остальным. И в этот момент Леша застрелился.
А вообще обязательно одного-двух человек либо ранит, либо убьет. Смотря куда снаряд попадет.
— Получалили солдаты и младший комсостав на руки какие-нибудь деньги? Зарплату, денежное пособие?
— По сравнению с регулярными, не гвардейскими частями, в гвардейских частях рядовой и сержантский состав до старшины включительно получали двойной оклад, а офицеры — полуторный. Например, мой командир роты получал 800 рублей. Когда я стал комбатом, то получал не то 1200 рублей, не то 1500 рублей. Не помню точно. В любом случае, на руки мы не все деньги получали. Все наши деньги хранились в полевом сберегательном банке, на твоем личном счету. Деньги можно было переслать семье. То есть в карманах деньги мы не носили, это государство делало разумно. Зачем тебе в бою деньги?
— А что можно было купить на эти деньги?
— Вот, например, когда мы были на формировании в Горьком, пошли мы на рынок с моим другом Колей Аверкиевым. Хороший парень, но погиб буквально в первых боях! Приходим, смотрим, один барыга продает хлеб. Держит одну буханку в руках, а в чемоданчике еще пара буханок. Коля спрашивает: «Сколько за буханку?», он отвечает: «Три косых». Коля не знал, что значит «косая», достает три рубля и протягивает. Тот говорит: «Ты что, очумел?» Коля оторопел: «Как что? Ты просил три косых, я тебе и даю три рубля!» Барыга говорит: «Три косых — это триста рублей!» Коля ему: «Ах ты, зараза! Ты тут спекулируешь, а мы за тебя на фронте кровь проливаем!» А мы, как офицеры, имели личное оружие. Коля достал свой пистолет. Барыга схватил три рубля и тут же ретировался.
Кроме денег, офицерам раз в месяц давали доппаек. В него входило 200 граммов масла, пачка галет, пачка печенья и, по-моему, сыр. Кстати, через пару дней после случая на рынке нам выдали доппаек. Разрезали мы буханку хлеба вдоль, намазали маслом и сверху сыр положили. Ох, как здорово получилось!
— А какими продуктами вы получали доппаек: советскими или американскими?
— Всякими, раз на раз не приходилось.
— Получали ли что-нибудь солдаты и младший командный состав за ранение? Деньги, продукты, отпуск, другие виды компенсации?
— Нет, ничего не полагалось.
— Какое вознаграждение полагалось за уничтоженный танк, пушки и пр.? Кто определял это, или существовали жесткие правила поощрения и награждения? При уничтожении танка противника награждался весь экипаж или только отдельные его члены?
— Деньги давались на экипаж и делились поровну между членами экипажа.
В Венгрии в середине 1944 года на одном из митингов мы решили, что все деньги, которые нам причитаются за подбитую технику, мы будем собирать в общий котел и потом отсылать семьям погибших наших товарищей. И вот уже после войны, работая в архиве, наткнулся на подписанные мною ведомости о передаче денег семьям наших друзей: три тысячи, пять тысяч и так далее.
В районе Балатона прорвались мы в тыл к немцам, и так получилось, что мы расстреляли немецкую танковую колонну, подбили 19 танков, из них 11 тяжелых. Много автомашин. Всего нам засчитали уничтоженных 29 боевых единиц техники. Мы получили за каждый подбитый танк 1000 рублей.
В нашей бригаде было очень много танкистов-москвичей, поскольку наша бригада формировалась в Наро-Фоминске, и пополнение к нам прибыло из московских военкоматов. Поэтому когда уже после войны я пошел учиться в военную академию, то я старался, насколько возможно, встретиться с семьями погибших. Конечно, разговор был печальный, но он был так необходим им, ведь я тот человек, который знает, как погиб их сын, отец или брат. И часто рассказываю им, так и так, называю дату. И они вспоминают, а нам в тот день было не по себе. Вот мы деньги тогда получили. А иногда нам удавалось отослать не деньги, но посылки с трофеями.
— То есть подбитый танк зачислялся на личный счет каждого члена экипажа?
— Да.
— Кто следил за потерями противника?
— Штаб, командиры батальона и рот. Зампотех тоже следил. Кроме того, у нас были созданы группы эвакуации подбитых танков. Не путайте их с тыловыми частями! Группа обычно состояла из 3–5 человек с одним тягачом, командовал ими зампотех. Они шли за боевыми порядками, следили и за нашими, и за немецкими потерями и все записывали.
— Каким образом определялось, кто какой танк подбил или орудие уничтожил? Что происходило, если на один и тот же подбитый немецкий танк претендовало сразу несколько экипажей?
— Такие случаи бывали, хотя и нечасто. Обычно, записывали обоим экипажам, делая приписку «совместно». В донесении указывали один подбитый танк. А деньги делились пополам: по 500 рублей каждому экипажу.
— Каковы были действия экипажа поврежденного в бою танка?
— Спасать танк, попытаться его отремонтировать. Если отремонтировать танк силами экипажа нельзя, то занимать оборону возле танка. Бросать танк категорически запрещалось. Я уже говорил, в каждом батальоне был смершевец, и не дай бог тебе бросить танк! У нас была пара таких случаев, хитрецы перед атакой ослабили гусеницу. И стоило механику танк резко рвануть, как гусеница слетала. Но наш смершевец это заметил, и их взяли. Конечно, явная трусость!
— Получается, что, если по халатности экипаж не натянул гусеницу, его могли обвинить в явной трусости?
— Да, могли. Надо следить за своим танком. А иначе можно было запросто попасть в штрафной батальон. Поэтому перед каждым боем в обязанности командиров танков и командира роты входила проверка натяжки гусениц.
— Случалось ли подбивать своих же?
— Ребята, на войне всякое случалось. Западнее Юхнова произошел такой случай. Туда вышла наша бригада и остановилась в лесу. А километрах в трех впереди нас шел бой. Немцы захватили плацдарм у какой-то речки и стали его расширять. Наше корпусное командование приказало роте «Матильд» из соседней бригады контратаковать немцев. Танков у немцев там не было, плацдарм удалось ликвидировать, немцы отступили за реку. И вот возвращаются наши «Матильды» из боя. А чуть раньше, опасаясь прорыва немцев, наше командование выдвинуло и развернуло истребительно-противотанковый дивизион. Метрах в трехстах перед нами они развернулись и окопались. Наши артиллеристы не знали, что здесь есть наши танки, тем более иностранные, и поэтому, едва завидев «Матильды», они открыли по ним огонь. И подбили три или четыре танка. Остальные танки повернули и быстро скрылись. Командир дивизиона, артиллерист, взобрался на одну из подбитых машин, заглянул внутрь, а там ребята наши лежат, у одного вся грудь в орденах. Артиллерист за голову схватился.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
