Безусловно, многие истории начинались, проходили и заканчивались в самом сердце центрального Лондона с его газовыми фонарями и двухколёсными экипажами. Холмс с Ватсоном уютно усаживались у камина в доме 221-б по Бейкер-стрит, а будущие клиенты нервно топтались у них под окнами.
Вот одно из таких описаний из «Медных буков»:
Стояло холодное утро ранней весны; мы, покончив с завтраком, устроились по обе стороны весело потрескивающего камина в нашей старой квартирке на Бейкер-стрит. Густой туман висел между серо-коричневыми домами, и лишь окна напротив мерцали тусклыми, расплывчатыми пятнами в тёмно-жёлтой мгле.
Описывая густой, жёлтый, как гороховый суп, лондонский туман и мистический ужас, который он разжигал в воображении, Конан Дойл отдал дань реальному погодному явлению, которое в течение 1880-х и 1890-х годов проявлялось всё более гнетуще, на которое обращали внимание метеорологи и экологи, а также такие писатели, как Генри Джеймс и Оскар Уайльд, и художники, как Уистлер и Моне. Джеймс любил лондонскую «атмосферу с её поразительными мистификациями, когда всё вокруг делалось коричневым, глубоким, мутным и расплывчатым». «Без тумана, — однажды заметил Моне, — Лондон не был бы таким красивым городом. Туман придаёт ему поразительную масштабность». Конан Дойл никогда не писал о лондонском тумане так восторженно или выразительно. По сути, он вообще редко о нём писал: беглый просмотр текстов о Холмсе и Ватсоне обнаруживает тридцать пять ссылок на туман, большинство из которых приводят всего к одному рассказу («Чертежи Брюса-Партингтона»), действие которого разворачивается в Лондоне, и одной повести («Собака Баскервилей»), происходящей в Девоне. Действительно, в рассказах о Холмсе и Ватсоне очень мало внимания уделяется тому, что можно назвать лондонской атмосферой. Практически не упоминается не только туман, но и запах смога и конского навоза, грязь на тротуарах и улицах, неослабный стук лошадиных копыт по мостовым и почти невыносимые пробки.
Туман — не единственное, о чём избегал писать Конан Дойл. Как однажды подметил историк Г. М. Янг, Лондон 1880-х и 1890-х годов — типичный для Холмса, — постепенно превращался из города, который описывал Диккенс, огромного и бесформенного, утонувшего в тумане, поражённого лихорадкой, задумчиво нависшего над тёмной таинственной рекой, в имперскую столицу: с Уайтхоллом, набережной Темзы и Южным Кенсингтоном. О лихорадке, как и о туманах, Конан Дойл тоже почти не писал. Единственное стоящее внимания упоминание появилось на страницах рассказа «Шерлок Холмс при смерти», в котором детектив утверждает, будто, расследуя некое дело «в Ротерхите, в переулке возле реки», подхватил «бесспорно смертельную и ужасно заразную болезнь кули, занесённую с Суматры». «Таинственная» Темза в «Знаке четырёх», когда Холмс и Ватсон плывут по ней на своём судёнышке, преследуя похитивших «сокровища Агры преступников, оставив позади Пул, миновав Вест-Индские доки, обогнув длинную Дептфордскую косу и Собачий остров», описывается без ярких подробностей. Превращению Лондона в «имперскую» столицу тоже не уделяется особого внимания, потому что основные изменения произошли уже после того, как Холмс ушёл на пенсию, в начале первого десятилетия XX века (а некоторые — много позже). Кроме одного краткого описания Альберт-холла, музейный комплекс Южного Кенсингтона удостоился лишь беглого упоминания; и хотя Холмс с Ватсоном часто пересекают Темзу, они никогда не были на Тауэрском мосту, который достроили в 1895 году — как раз к «возвращению» Холмса. Что касается Уайтхолла, где работал брат Холмса Майкрофт, и Министерства иностранных дел, о них было рассказано в «Морском договоре», но, как утверждает Оуэн Дадли Эдвардс, описанные интерьеры отсылают не к новому громадному неоклассическому творению сэра Джорджа Гилберта Скотта, а к тесным и тёмным Палатам эдинбургских адвокатов.
Лондон с высоты птичьего полёта, вид с воздушного шара, 1884 г., Уильям Лайонел Уайли и Генри Уильям Брюэр.
Неудивительно, что чаще остальных в рассказах Конан Дойла упоминаются всего два района: там писатель, хоть и недолго, жил в начале 1890-х годов. Первый район находился в центре города, простираясь от Блумсбери до Мэрилебона; он ограничивался Монтегю-стрит и Бейкер-стрит (для Холмса) и Монтегю-плейс и Уимпол-стрит (для Конан Дойла), пересечёнными двумя основными магистралями: Тоттенхэм-Корт-роуд и Оксфорд-стрит. Таким им обоим представлялся столичный центр. Потом Конан Дойл переехал в Норвуд, и Холмс начал «обживать» новый район: предместья к югу от Темзы, «к которым гигантский город выбрасывает свои ужасающие щупальца». Второй район включал не только Норвуд, но и два соседних округа — Сиденхам и Стритам, а так же Ламбет и Кенсингтон, Льюишем и Вулидж, Блэкхет и Гринвич, Брикстон и Кройдон, Уимблдон и Уондсворт. Довольно часто упоминаются и другие районы Лондона: Сити, Доки и Ист-Энд; Клеркенвелл и Ковент-Гарден; Мейфер, Сент-Джеймс и Пэлл-Мэлл; Риджент-стрит и Пиккадилли; Трафальгарская площадь, Флит-стрит и Стрэнд; Кенсингтон, Гайд-парк и Ноттинг-Хилл; Чизуик, Хаммерсмит и Фулхэм и (но крайне редко) Хэмпстед и Харроу.
Гранд-отель, вид с Трафальгарской площади, ок. 1890 г.
Нередко появляются железнодорожные вокзалы, особенно Паддингтон, Чаринг-Кросс, Ватерлоо, Лондон-Бридж и Виктория (большинство загородных приключений Холмса происходило к югу или западу от Лондона). Так же были упомянуты Британский музей, Альберт-холл, Министерство иностранных дел, Парламент, Вестминстерское аббатство, Собор Святого Павла и Хрустальный дворец; широко представлены театры, гостиницы и рестораны: некоторые реальные (Хеймаркет, Лангам и Симпсоне), некоторые вымышленные; госпиталь Святого Варфоломея, Черинг-Кросс, госпиталь Кингс-Колледжа (заслуга доктора Ватсона), Ватерлоо, Хаммерсмит, Воксхолльский мост (хотя Лондонский и Тауэрский мосты остались без внимания).
Этот утомительный список точно отражает пределы конан-дойловского знания Лондона, а также поднимает следующую тему, часто остающуюся без внимания. Одна часть холмсовского Лондона, включающая Вестминстерское аббатство и Британский музей, потрясающие особняки Ковент-Гардена, Блумсбери, Мейфер и Риджент-стрит Джона Нэша, была старой, а вторую, большую его часть отстроили незадолго до рождения и во время жизни сыщика (Холмс, как и Конан Дойл, родился в 1850-е годы). Вокзал Ватерлоо построили в 1848 году, Паддингтон — в 1854-м, а вслед за ними Викторию и Черинг-Кросс — в 1860 и 1864 годах. Первая линия метрополитена была открыта в 1863 году, она соединила Кингс-Кросс, Юстон и Паддингтон, и именно возле станции Алдгейт — конечной остановки на востоке — в рассказе «Чертежи Брюса-Партингтона» было обнаружено тело Артура Кадогена Уэста. Среди других зданий, упомянутых в рассказах, сиденхамский Хрустальный дворец, возведённый в Гайд-парке ко Всемирной выставке 1851 года, Вестминстерский дворец и Министерство иностранных дел, достроенные в 1860-х годах, Альберт-Холл, открытый в 1871 году. Чаринг-Кросс-роуд, Шафтсбери-авеню, Клеркенвелл-роуд, Виктория-стрит и Набережная Темзы были застроены в середине Викторианской эпохи, в то время как Нортумберленд-авеню и Розбери-авеню были заложены, когда Холмс уже жил в Лондоне. Большинство ближних пригородов, находящихся милях в восьми-девяти от Кингс-Кросса, возникли во второй половине XIX века, добирались до них конными автобусами, трамваями и пригородными железнодорожными линиями. Гостиницы, рестораны и театры становятся основной особенностью центрального Лондона только с 1870-х годов. Как в 1888 году заметил один современник: «Лондон действительно стал новым городом». Возможно, это покажется преувеличением, но самой поразительной особенностью славной столицы времён Шерлока Холмса и доктора Ватсона была не тоска по прошлому (как станет со временем), но активное стремление к будущему.
