Позже, когда жизнь старика была спасена, и Франциск ждал проявления благодарности, эти большие темные глаза изумленно округлились, нежные щечки заалели; Диана заплакала. Она заявила, что поступила глупо и не поняла короля. Не хочет ли он сказать, что обменял жизнь отца на добродетель дочери?
Эти горькие слезы! Это почтительное презрение! Да, она была весьма умна. После красоты Франциск выше всего ценил в женщине ум. Что он мог поделать? Она одержала победу. Перехитрила его. Он отпустил ее.
— Ваша красота обворожила меня, дорогая Диана, но вы оказались весьма хитры, — сказал он. — Возвращайтесь к мужу. Надеюсь, он ценит вас по достоинству.
Он не затаил злобы — это было не в его натуре; он периодически видел ее, поскольку она состояла в свите королевы. Диана выглядела обворожительно в черно-белых траурных туалетах, которые она носила после смерти супруга.
Но он не мог отказать себе в удовольствии подразнить ее! Пусть она думает о худшем — или о лучшем. Сатир — король Франции — овладевает добродетельной Дианой! И затем он внезапно откроет ей истинную причину их свидания. Она сделает вид, что испытала облегчение, хотя на самом деле рассердится.
— Я думал о вас с того дня, когда вы отправились к отцу, чтобы сообщить ему о том, что его жизнь спасена. Помните?
— Да, сир. Помню.
— Какой счастливой вы ушли от меня! Вы поведали отцу, что оплатили его жизнь… фальшивой монетой?
— Мой отец не понял бы меня, — ответила Диана. — Он отчасти потерял рассудок в темнице Лоша. Его окружали каменные стены; свет проникал в камеру лишь через окно для передачи пищи. И затем… почти на эшафоте… ему сказали, что казнь заменена пожизненным заключением. Я полагала, что вы прощаете его. Не поняла, что отца ждет тюрьма.
— Мы оба не поняли друг друга: вы — меня, а я — вас, моя добродетельная Диана.
— Там он состарился раньше срока, сир.
— Предатели не должны жить, как верные мне люди, — сухо заметил Франциск. — Даже те предатели, у которых есть красивые дочери. Добродетель дочерей может плохо отразиться на предателях.
Она молчала. Франциск знал, что Диана не на шутку испугалась.
— Что сейчас с вашим отцом?
— Там он состарился раньше срока сир.
— Я рад. Я могу избавить вас от волнения. Я, правитель Франции, являюсь рабом красоты.
— Ваша доброта известна всей Франции, сир.
— Теперь мы понимаем друг друга. Я попрошу вас об одной услуге.
Она отодвинулась от Франциска, но королю надоела игра. Он быстро добавил:
— Я хочу поговорить с вами о герцоге Орлеанском.
— О маленьком герцоге!
— Он уже не маленький! Он скоро станет мужем. Что вы о нем думаете?
— Не знаю, сир. Я видела его всего лишь раз или два.
— Говорите смело. Скажите, что он — неотесанный, мрачный дикарь и больше похож на испанского крестьянина, чем на сына короля. Я не стану спорить.
— По-моему, он — красивый юноша.
Король засмеялся.
— Неужели, Диана, ваши блестящие глаза могут только пленять, но ничего не видят? Я сказал вам — не выбирайте слова с такой осторожностью.
Она улыбнулась.
— Мне кажется, сир, он застенчив и неловок. Но он еще молод.
— Вечное женское объяснение! Он еще молод! А раз так. Женщины испытывают к нему нежность. По годам он уже взрослый мужчина, однако я не вижу в нем мужских черт.
— Я слышала, он часто оказывается первым на охоте.
— Собаки тоже мчатся впереди! Я думал о воспитании сына и решил сделать вас его нянькой.
— Сир!
На лице короля появилась насмешливая улыбка.
— Моя просьба не содержит в себе ничего, что способно оскорбить целомудренную Диану. Все очень просто: моя сестра и мадемуазель д'Эйлли считают, что мальчик заслуживает сочувствия, а не упреков. По их мнению, лишь мягкая женская рука поможет ему сбросить с себя уродливую испанскую кольчугу и надеть французский костюм. Я выбрал вас. Вы должны поспособствовать этим переменам. Ни моя сестра, ни мадемуазель д'Эйлли не знают пока о моем выборе. Вы достаточно умны, чтобы понять причину этого. Вы, Диана, — моя избранница.
Он пожал плечами.
— Мадемуазель д'Эйлли может заревновать, вы понимаете? Чувственная роза способна порой позавидовать благородной лилии. Венера может испытать зависть к Диане. Она знает, как загораются мои глаза при упоминании вашего имени, как восхищаюсь я вашей добродетельностью, хотя порой и сожалею о ней. Что касается моей сестры… Вы — убежденная католичка, а моя драгоценная Маргарита флиртует с новой верой. Я, ваш король, выбираю вас. Я выбираю вас за ваши добродетели, честность, достоинство и острый ум. За то, что вы — женщина, которой Франция вправе гордиться. Я назначаю вас воспитательницей моего сына. Я хочу, чтобы вы помогли ему обрести изящные манеры. Пусть в нем повторятся мои достоинства — если таковые, на ваш проницательный взгляд, существуют, — и пусть он избежит моих недостатков.
Теперь Диана улыбалась.
— Кажется, я поняла вас, сир. Я стану его другом. Бедный мальчик! Он нуждается в друзьях. Я сделаю из него джентльмена. Я польщена тем, что мой благородный король счел меня достойной такого задания. У меня нет сына. Я всегда мечтала о нем.
— О, — воскликнул король, — мы мечтаем о сыновьях, не предполагая, что они могут оказаться такими, как Генрих Орлеанский. Я верю, что вы отлично справитесь с этим поручением.
Беседа закончилась. Диана поклонилась и покинула короля, который после ее ухода продолжал думать о ней с легким сожалением.
Молодой Генрих лежал в огороженном саду, наблюдая за облаками, бежавшими по летнему небу. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Если он услышит чьи-то шаги, то успеет вскочить и умчаться. Он хотел быть один, он всегда желал этого.
Он предпочел бы находиться не в Париже, а в Амбуазе. Он ненавидел Ле Турнель, старый дворец возле Бастилии — тюрьма напоминала ему о мрачных днях детства. Отец не хотел жить в слишком темном и старомодном Лувре, он собирался перестроить его. Франциск всегда вынашивал подобные планы. Он строил Фонтенбло. Это будет действительно красивый дворец. Отец постоянно обсуждал, что следует сделать, кому поручить работу. Он любил демонстрировать свой вкус, все восхищались Франциском, потому что он — король.
Генрих ненавидел своего сиятельного отца, это чувство с годами усиливалось, потому что Генриху всегда хотелось быть таким, как Франциск, король Франции.
Как он говорил! Как ему на ум приходили все эти блестящие мысли? Как ему удавалось так много знать и при этом находить время для охоты, чтения книг, пения, общения с женщинами? Генрих не понимал этого. Он знал лишь, что этот необыкновенный человек был лжецом, обманщиком. Именно по вине отца на долю Генриха и его брата, дофина Франциска, выпали тяжкие испытания.
