Данная иллюзия в значительной степени сохраняется по сей день, подпитываемая модным объяснением нового бума. Согласно этому объяснению, формирующиеся рынки добились успеха благодаря тому, что извлекли полезные уроки из кризиса мексиканского песо, а также из кризиса в России и в Азии 1990-х годов; все эти кризисы начались, когда внешний долг стал слишком велик, чтобы можно было расплатиться. Но начиная с конца 1990-х эти ранее безответственные страны-должники избавились от дефицита бюджетных средств и стали кредиторами, тогда как бывшие нации-кредиторы во главе с США стали увязать в долгах.
Бывший президент США Джордж Буш рассказывал любопытную историю о Владимире Путине, отлично иллюстрирующую, что мировая экономика действительно перевернулась с ног на голову. В середине 2011 года мне довелось быть модератором популярнейшего чата с участием президента Буша, который поведал, что, когда он впервые встретился с российским лидером в 2000 году, Россия изо всех сил старалась справиться с последствиями глубочайшего валютного кризиса и Путин был одержим идеей выплаты государственных долгов. А в начале 2008 года Россия находилась на подъеме, долгов у нее не было, и в первую очередь Путин хотел говорить об американских ценных бумагах, обеспечиваемых закладными, в связи с которыми в скором времени разразился тяжелейший долговой кризис. Иными словами, фокус внимания российского президента сместился на 180 градусов: от темы сокращения долгов России он перешел к расспросам о риске, связанном с сохранением американского долга. При этом Путин все самоувереннее говорил о своей быстро растущей стране. Во время предыдущего визита в Вашингтон российский лидер познакомился с маленьким терьером Буша по имени Барни, и теперь, спустя десятилетие, представляя приехавшему в Москву Бушу своего черного лабрадора, сказал: «Видите, моя собака больше, сильнее и быстрее вашего Барни».
Надо сказать, растущая гордость стала тогда характерной чертой всех развивающихся стран, и сокращение государственного долга воспринималось по меньшей мере как признак реального прогресса. Некоторые нации (включая Россию Путина в соответствующий период) учились тратить деньги с умом, инвестируя в образование, коммуникации и транспортные системы, без которых невозможно повысить производительность, ибо именно они способны обеспечить высокие темпы роста при низком уровне инфляции. Но за подъемом и удачами периода бума все упускали один важный момент – то, что мир буквально затопляют потоки дешевых денег.
Именно из-за потока дешевых денег (низкой стоимости займов) начались трудности в США. Прежде считалось, что рецессия – естественный компонент бизнес-цикла, неприятный, но неизбежный. Однако в период «лютиковой» экономики 1990-х начала зарождаться новая теория; в результате устойчивого роста в течение нескольких лет подряд специалисты говорили о том, что Федеральной резервной системе США (ФРС) удалось вырваться из традиционного бизнес-цикла. Под руководством Алана Гринспена и его преемника Бена Бернанке ФРС сместила акценты, перейдя от борьбы с инфляцией и сглаживания экономического цикла к более тщательному управлению ростом и контролю над ним. Все чаще основой для роста американской экономики и все более шаткой опорой для редкого по силе глобального бума становились низкие процентные ставки и госзадолженности: если в 1970-х годах для обеспечения роста ВВП страны на один доллар требовались 1,5 доллара государственного долга США, то в 1980-х и 1990-х уже три, а в прошлом десятилетии пять.
Надо признать, у развивающихся рынков действительно не было иного выбора, кроме как последовать этому примеру. Низкие процентные ставки способствовали дальнейшему буму в США, вынуждая банки развивающихся стран в свою очередь тоже снижать ставки, одновременно стимулируя резкий подъем потребительских расходов в США, что вело к увеличению экспорта товаров с формирующихся рынков. Стремительный подъем развивающихся стран в середине 2003 года, после резкого снижения процентных ставок в США – внедренного для поддержания процесса восстановления экономики, когда лопнул «пузырь» высоких технологий, – привел к началу всемирного потопа дешевых денег, бо2льшая часть которых вливалась в формирующиеся рынки. И все это отнюдь не было случайным совпадением. В 1990-х суммарный вклад частного капитала в зарождающиеся рынки составлял 2 процента от ВВП этих стран, а в 2007 году данный показатель подскочил до 9 процентов от их значительно увеличившихся к тому времени ВВП. И вот теперь этот кредитный карточный домик, жертва Великой рецессии, рушится. На Западе сегодня много говорят о «новой норме». Это явление характеризуют замедлением экономического роста, связанным с тем, что крупные экономики стараются расплатиться со своими огромными долгами. Ожидается, что в текущее десятилетие фактический рост ВВП богатых развитых стран снизится почти на целый процентный пункт, примерно до 2–2,5 процента в США и до 1–1,5 процента в Европе и Японии. Однако же наблюдатели не учитывают того факта, что формирующиеся рынки тоже столкнулись с реалиями «новой нормы». По мере замедления роста экономики в богатых странах они неизбежно начнут закупать меньше товаров на рынках, ориентированных на экспорт, в том числе в Мексике, Тайване и Малайзии. За время бума средняя доля внешнеторгового баланса развивающихся стран в их ВВП выросла почти в три раза, инициировав очередной виток рекламно-пропагандистской шумихи о преимуществах глобализации, но начиная с 2008 года объемы продаж снизились до прежних 2 процентов. И теперь зависящим от экспорта зарождающимся рынкам – а таких, надо сказать, подавляющее большинство – придется искать новые способы поддержания стабильного роста.
И это отнюдь не сезонное, кратковременное явление. На протяжении нескольких десятилетий рост развивающихся рынков обеспечивался за счет кардинальных изменений в динамике экономического развития, и теперь основные законы экономического притяжения уже начали тянуть Китай, Россию, Бразилию и ряд других крупных развивающихся рынков обратно к земле. В первую очередь речь идет о законе больших чисел, гласящем, что чем вы богаче, тем труднее вам увеличивать свое богатство прежними быстрыми темпами.
Китай и многие (хоть и не все) другие крупные развивающиеся страны пользуются ориентированной на экспорт моделью роста, похожей на те, которые применялись в предыдущие десятилетия в Японии, Южной Корее и на Тайване. Как только доходы на душу населения достигали среднего уровня (по определению Всемирного банка данный показатель составляет 4 тысячи долларов и выше в текущем долларовом эквиваленте), темпы роста всех этих успешных экономик замедлялись с 9–10-процентного уровня до 5–6-процентного. Япония наткнулась на эту стену в середине 1970-х, Тайвань и Южная Корея в следующие два десятилетия соответственно. Обратите внимание на то, что речь в данном случае идет о самых успешных примерах в истории экономического развития и, следовательно, о наилучшем возможном сценарии, что в очередной раз подтверждает неизбежность замедления темпов роста в Китае.
Во всех трех упомянутых выше случаях главным предупреждающим сигналом надвигавшегося замедления темпов развития стало явление, называемое экономистами структурной инфляцией. Характеризуется оно резкой активизацией требований работников о повышении заработной платы и свидетельствует о том, что бездонные трудовые ресурсы, обеспечивавшие работающие на экспорт предприятия персоналом с минимальными затратами на рабочую силу, иссякли и их более не существует. Китай достиг среднего уровня доходов на душу населения (4 тысячи долларов) в 2010 году, как раз когда по стране прокатилась последняя на тот момент вспышка серьезных забастовок с требованием повышения зарплаты. И несмотря на это, многие наблюдатели по-прежнему предпочитают верить, что страна способна перескочить через 4000-долларовый барьер на почти двузначной скорости.
