— Никогда, — отрезал Генаша. — А с последнего урока меня даже в цирк не затащишь.
— Только штаны протирать.
— Ах ты брехун! — не выдержал я. — У кого отобрали дневник за катание по перилам?.. Кому влепили четыре двойки за три дня?.. Не тебе? Отличничек! Кто прогуливает половину уроков?.. Не ты?
— Нет, не я, — спокойно возразил Генаша.
— Значит, ты святой? Святой Геннадий! — прокричал я шутовским голосом.
— Во-первых, никакой я не святой. И тем более не Геннадий.
Хоть я и помнил совет стриженого, но все же вцепился в поручни кресла, чтобы не дать Генаше по затылку, и лишь выпалил:
— Во-вторых, — продолжал Генаша, — ты, как старший товарищ и вожатый, должен подавать мне пример, а не ругаться…
После этих слов я понял, что сегодняшнее сражение мне не выиграть. Стараясь сохранить достоинство, я посмотрел на часы:
— Мне пора.
— Приходи еще, — сказал Генаша, вежливо проводив меня до двери.
Щелкнул замок, дверь захлопнулась. Я вздохнул. «Ну и тип! Экспонат! Экземпляр!»
В это время веревка подсекла мне ноги, я пошатнулся, и тут же меня окатило холодной водой.
Пока я соображал, в чем дело, и приходил в себя, по перилам с криком и улюлюканьем, хохоча съехал тот самый мальчишка со стриженой головой. На веревке он тащил пустое ведро, которое отчаянно громыхало по ступенькам.
Встревоженные люди стали выглядывать из квартир.
— Генаша! Стой!.. Куда ведро уволок?!.. — неслось откуда-то сверху.
«Так вот кто Генаша», — мелькнуло у меня в голове. Но «экспоната» уже не было видно, лишь его отвратительный хохот доносился откуда-то снизу.
Я понял, что мне еще не раз придется появляться во «втором доме после булочной», но думать сейчас об этом как-то не хотелось.
А вдруг…
С утра прошел дождь. Алешка прыгал через лужи и быстро-быстро шагал. Нет, он вовсе не опаздывал в школу. Просто он еще издали заметил синюю шапочку Тани Шибановой.
Бежать нельзя: запыхаешься. А она может подумать, что Алешка бежал за ней всю дорогу.
Ничего, он и так ее догонит. Догонит и скажет… Только вот, что сказать? Больше недели как поссорились. А может, взять да и сказать: «Таня, пойдем в кино сегодня?» А может, подарить ей гладкий черный камушек, который он привез с моря?
Алешка вынул его из кармана. На камушке была прожилка — ровная и тоненькая, как белый поясок. А вдруг Таня скажет: «Убери, Вертишеев, свой булыжник. На что он мне нужен?»
Алешка сбавил было шаг, но, взглянув на синюю шапочку, вновь заторопился.
Таня шла себе преспокойно и слушала, как машины шуршат колесами по мокрой мостовой.
Вот она оглянулась и увидела Алешку, который как раз перепрыгивал через лужу.
Она пошла потише, но больше не оглядывалась. Хорошо бы он догнал ее возле вон того палисадника. Они пошли бы вместе, и Таня спросила бы: «Не знаешь, Алеша, почему у одних кленов листья красные, а у других — желтые?» Алешка посмотрит-посмотрит и… А может, он и не посмотрит совсем, а буркнет только: «Читай, Шиба, книжки. Тогда все знать будешь». Ведь поссорились…
За углом большого дома была школа, и Таня подумала, что Алешка, пожалуй, и не успеет догнать ее. Нужно остановиться. Только ведь не встанешь просто так, посреди тротуара.
В большом доме был магазин «Пиджаки и брюки». Таня шагнула к витрине и принялась разглядывать манекены.
Алешка подошел и стал рядом. Он все же немного запыхался. Таня посмотрела на него и улыбнулась. На витринном стекле было хорошо видно ее отражение. Алешка постарался дышать ровнее, но она опять улыбнулась. «Сейчас что-нибудь сказанет», — подумал Алешка и, чтобы опередить Таню, проговорил:
— А-а, это ты, Шиба… Здравствуй…
— Привет, Вертишеев, — бросила она.
Алешка быстро зашагал дальше, а Таня задержалась у витрины.
Снова начал накрапывать дождь.
Про муху и африканских слонов, или Про то, как я был хулиганом
Шел урок географии. Самый обыкновенный урок. И вдруг Вовке на затылок села муха.
Ну села, так уж сиди себе спокойно — никому не мешай, а муха, как назло, принялась вертеть передними лапками свою голову. Повертит, потом перестанет, словно задумается, потом опять повертит.
В общем вела она себя нагло. Мне даже обидно сделалось. Софья Андреевна про животный мир Африки рассказывает, а тут какая-то муха вертит и вертит себе башку.
Мне-то, конечно, было наплевать на эту муху. Я бы на нее и внимания не обратил, но Вовку было жаль: чего она на него села. А он, бедняга, даже не подозревает.
Тогда я не вытерпел — взял и махнул рукой. Вовка как раз в это время головой двинул. Ну, я ему и заехал слегка по затылку.
— Шныков! — строго сказала Софья Андреевна. — Что с тобой?
— Муха…
— При чем здесь муха?.. Я про слонов рассказываю… Не узнаю тебя, Шныков.
На перемене ко мне подошел Женька Проегоркин — его недавно выбрали председателем совета отряда.
Женька сказал:
— Слушай, что это ты?
— Что? — спросил я.
— Дисциплину расшатываешь, — и, как Софья Андреевна, добавил: — Не узнаю тебя, Шныков.
— Ничего я не расшатываю вовсе, — рассердился я. — Это все из-за мухи получилось.
— Из-за какой мухи?
— Обыкновенной… Которые летают.
— Ты мне басни не рассказывай, — тоже рассердился Женька. — За что Вовку ударил?
Пришлось мне обо всем рассказать подробно.
Женька вздохнул.
— Все равно, — сказал он, — нужно тебя проработать.
— Зачем?
— Чтоб учился лучше. Двойки есть?
— Нету.
— А по дисциплине что? — с надеждой спросил Женька.
— Пятерка, — ответил я.
Женька опять вздохнул.
— Эх, — сказал он сокрушенно, — какой случай пропадает!
— Какой? — спросил я.
— Завтра собрание… понимаешь?
— Ну и что?
— Что, что, — передразнил Женька. — Непонятливый ты какой-то. О дисциплине бы поговорили, тебя бы пропесочили…
— Да зачем же?
Женька досадливо махнул рукой.
— Ну как тебе объяснить. С дисциплиной-то у нас что?
— Что?
