День получения «дипломов» был отмечен коктейлями из шампанского с содовой и палочками сельдерея в обезжиренном французском соусе. Несколько учениц расплакались и побежали заново краситься. Не я. Мне, наоборот, полегчало. Да, я зря сюда пришла, однако все наконец-то кончилось.
А неделю спустя мне позвонили из агентства. Хочу ли я сняться для газетной рекламы универмага? Оплата — девяносто долларов в час, время — минимум три часа.
Хочу!
Другие предложения не заставили себя долго ждать, но все какие-то неправильные. Упаковки на продуктах? Этикетки на резиновых перчатках? Костюм Кермита[15] для Хэллоуина? Ну, какая девушка приклеит такую фотографию на стену? Никакая. Я словно завязла в болоте. Поэтому, когда визажистка из Чикаго посоветовала мне позвонить некому Луи, который только что организовал с партнером агентство «Чикаго инк.», я тут же ухватилась за эту возможность.
Было это всего месяц назад, а снимаюсь я уже все девять. И прямо сейчас все меняется! Я вхожу в офис агентства «Чикаго инк.» и сразу попадаю в объятья из черного кашемира.
— Эмили Вудс, он подтвердил заказ! — кричит Луи, крепче прижимая меня к груди. — Конрад Фурманн отобрал тебя!
Я визжу, обнимаю его в ответ, еще чуть-чуть визжу. Наконец Луи выпускает меня и рассказывает подробности.
Вообще надо сказать, что работа фотомодели бывает трех видов: для рекламы, для каталога и для журнала. Эти виды очень отличаются друг от друга.
Начнем с рекламы, как с самой высокооплачиваемой. Все дело в том, что реклама эксклюзивна. Когда модель ассоциируется с каким-нибудь брэндом, конкуренты уже не станут ее нанимать (иными словами, даже если у тебя стальные мышцы и шикарная грудь, которая остается таковой в спортивном лифчике, работать одновременно для «Рибок» и «Найк» никак не получится). Правда, за эксклюзивность рекламодатели вынуждены раскошеливаться, что они и делают, хотя и нечасто.
Чаще заказы приходят из каталогов. Каталог — это наш хлеб насущный или, лучше, маленькое черное платье, главный источник дохода всех фотомоделей, за исключением самых-самых знаменитых. За каталожные съемки вроде бы и не слишком много платят (в Чикаго, где спрос не так уж велик, сто пятьдесят долларов в час, а реклама затянет от нескольких тысяч до целого миллиона), но денежка к денежке тянется. За восемь часов подряд дают премию — вот уже тысяча двести пятьдесят долларов. За сверхурочную работу (до девяти, после пяти или на выходных) или нижнее белье платят в полтора раза больше, то есть двести двадцать пять долларов в час. Для «Сирс»[16] неплохо.
И, наконец, журналы. Именно журналы, а не газеты, хотя платят мало и там, и там. Я серьезно: один день съемок для «Вог» стоит сто тридцать пять долларов — сто тридцать пять и не больше! Но «Вог» никто не отказывает, потому что этот снимок пойдет в портфолио, а твое портфолио (или «книжка», как мы ее называем) просматривают все остальные заказчики, когда выбирают модель. Чем больше в портфолио вырезок из «Вог» (или «Мадемуазель», или другого глянца), тем оно внушительнее, а значит, позволяет лучше зарабатывать. Вот такой замкнутый круг.
Луи сообщает, что меня выбрали для каталога одного крутого универмага под названием «Уитманс». Тема — время отпуска (съемки обычно делают на один-два сезона вперед, так что в моде Рождество всегда в июле). Если честно, первый раз слышу о «Уитманс», хотя какая разница? Я буду работать с Конрадом Фурманном! Конрадом Фурманном, «легендарным модным фотографом», как сказал Луи. Конрад Фурманн, фотокороль Чикаго. Конрад Фурманн, КОТОРЫЙ СДЕЛАЛ ЗВЕЗДОЙ САМУ СИНДИ КРОУФОРД!
Глава 2 ПРИВЕТ, БАРБИ!
Интерком у двери Конрада Фурманна спрятался за фикусом. Нажимаю на кнопку.
— Доброе утро, Эмили! Сразу идите в гримерную, — блеет чей-то голос. Бз-з-з.
Я прохожу через фойе в коридор. В тот раз я пыталась угнаться за Фроуки. Теперь я одна и успеваю заметить фотографии. Много фотографий. Из каждой рамки смотрят знаменитые лица: мол, попробуй занять мое место! «Догони, если сможешь!» — дразнит новичков Паулина Порижкова[17], чуть наклонив подбородок, и синеву ее глаз подчеркивает лазурное море, такое тихое, словно его укротило само присутствие красавицы. «Посмотри на меня…» — мурлычет Стефани Сеймур в леопардовом комбинезоне. Она сидит в позе кошки, выставив задик прямо на зрителя, словно прячет от чужих глаз добычу. «Нет, на меня-а-а!» — Эстель Лефебюр на фоне мраморной колонны поводит укутанными в шелк изгибами. Здесь и многие другие: Джоан Северанс, Ким Алексис, Келли Эмберг, Лорен Хаттон. Лица за лицами, и все знаменитые, все идеальные. Я попала в зал славы супермоделей.
Уф! С каждым шагом все сильнее сосет под ложечкой. Я захожу в гримерку — ну вот, хоть дух можно перевести! — и вижу очередные знаменитые глаза. Только эти моргают.
Я уставилась на Айяну.
Целую вечность я соображала, что передо мной живая, самая настоящая супермодель; меня она уже давно смерила взглядом и проигнорировала.
— Здрасссьте, — наконец выговариваю я.
Айяна молча рассматривает себя в зеркале. Я тоже. А как иначе? Это первая супермодель в моей жизни, они же редкие, их надо заносить в Красную книгу! Особенно Айяну. Ее биографию знают все: дочь вождя племени масаи, которую обнаружили со стадом овец в отдаленном танзанийском кратере. Айяна значит Прекрасный Цветок. Когда фотограф из «Нэшнл джиографик» навел на нее объектив и щелкнул затвором, она испугалась, потому что ни разу не видела фотоаппарата. Но все изменилось. Из Танзании ее привезли в Нью-Йорк, где начались рекламные кампании, съемки на обложки и звездная карьера… и вот она здесь! Вживую Айяна кажется более хрупкой и тонкой. Наверное, из-за слегка пятнистой кожи — два разных, хотя и красивых тона, как листья в начале осени.
Айяна достает из сумки «Луи Виттон» массивную золотую зажигалку и такой же портсигар. Я лихорадочно прикидываю, как бы завести разговор:
«Как долетели?»
«Часто бываете в Городе ветров?»
«Вы курите?»
— О боже! О, черт!
В гримерную, спотыкаясь, врывается запыхавшийся человек с брюшком и немыслимым количеством сумочек и коробок. При виде Айяны он вскрикивает:
— Чао, белла!
— Винсент, дорогуша!
Они расцеловывают друг друга в щеки и принимаются тараторить по-итальянски.
Здрасьте и… чао. Лучше пусть меня игнорируют не посреди гримерки, а где-нибудь в углу. В угол я забиваюсь очень кстати, потому что в ближайшие десять минут сюда входят еще трое: Морис, стилист Конрада; тонкая как тросточка Тереза, которая даже висит у меня в комнате (не ожидала, что у этой аристократической блондинки громкий и протяжный техасский говорок!), и парикмахер Лаура, миниатюрная бестия с гигантской расческой. Ее характер проявляется, как только она влетает в гримерную в огромных наушниках и заявляет: «I'm walking on sunshine[18] — о-о-о!»
