Решительность Анаид или деликатная настойчивость Гуннара подействовали на Селену, и она замолчала.
Налив себе немного вина, Гуннар заговорил дрогнувшим голосом. Даже если его волнение и было притворным, и он так ловко притворялся, его рассказ потряс Анаид до глубины души.
— Вы и представить себе не можете, что такое — прожить тысячу с лишним лет… Время неумолимо. Меняются горы, реки, человеческие жилища и, в первую очередь, сами люди. Все становится иным и, в конечном итоге, исчезает. В начале жизни, когда я был молод, я хотел покорить весь мир и перекроить его на свой лад, поставив свои магические силы на службу интересам жителей родных мне северных стран.
Когда я обрел власть, по моим приказам стали строиться жилища из камня и большие драккары, бороздившие моря в поисках новых земель, которые я завоевывал и присоединял к своим владениям. Мое сердце исполнялось гордостью, когда в мои гавани возвращались груженые тканями, пряностями, зерном и драгоценностями корабли, а мой народ ликовал. Я был конунгом Олафом, правившим норвежскими фьордами. Я возглавлял экспедиции, писал стихи и даже позволил себе влюбиться в прекрасную Хельгу. Но потом она умерла. Наши дети состарились и тоже умерли.
Пережив все это, я уединился в своем поместье. Затворившись в четырех стенах, я наблюдал с вершины башни за тем, как мои земли приходят в упадок, а мои бывшие подданные поклоняются другим владыкам. Вокруг бушевали войны и полыхали пожарища. Видя все это, я поклялся себе, что не пойду проторенным путем. Пустившись в странствия, я нигде не задерживался надолго. Отгородившись от мира стеной равнодушия и не испытывая привязанности ни к чему и ни к кому, я превратил свое существование в бесцельную череду дней, месяцев, лет и столетий.
Я побывал в шкуре наемника, странника и моряка. Иногда я по несколько лет жил в какой-нибудь отдаленной стране, учил ее язык, ремесла и искусства, но потом утрачивал к ней интерес и снова пускался в путь…
Анаид вздрогнула. Ей и в голову не приходило, что можно выбрать равнодушие и неприкаянность как средство от тоски.
«Выходит, бесчувственные на вид люди могут оказаться великими страдальцами… Неужели, и одиоры страдают?!»
— Затем меня призвала к себе мать и объявила, что настало мое время стать отцом Избранницы. Я тысячу с лишним лет ждал, когда пробьет час выполнить это свое предназначение…
Я поселился в Барселоне под видом исландского студента. Пятнадцать лет назад Барселона была прекрасна. На ее великолепных бульварах днем и ночью бурлила жизнь. Среди клумб и высоких платанов фланировали толпы народа. Знойными летними ночами трудно было не упиваться вином и музыкой, встречая рассвет за чашкой горячего шоколада в кафе с видом на ажурные башни гениального безумца Гауди.[4]Я надеялся, что быстро исполню все, что от меня требуется, а потом стану упиваться свободой и жить припеваючи, ни перед кем ни в чем не отчитываясь.
— Когда ты о нем узнал? — спросила Селена.
— О чем?
— О своем предназначении?
— Я знал о нем всегда. Кристина постоянно твердила мне, что я появился на свет лишь для того, чтобы стать отцом Избранницы. Только ради этого моя мать, — единственная из всех одиор, — взяла на себя труд обзавестись потомством.
Анаид ужаснулась.
Выходит, ее отцу, как и ей самой, пришлось томиться под бременем ответственности, не зная, сумеет ли он достойно выполнить свое предназначение!
— Бедный Гуннар, — язвительно пробормотала Селена. — Как мне тебя жаль! Помню эту кикимору Метрикселлу. Не понимаю, как тебе удалось возбудиться, чтобы с ней переспать…
— Как только я познакомился с тобой, я перестал с ней встречаться.
Несколько мгновений Селена колебалась, не зная, что ответить, а потом буркнула:
— Неправда. Ты ее не бросил.
— Правда, — веско ответил Гуннар. — И тебе это прекрасно известно. С того самого вечера, когда я впервые тебя увидел и поцеловал, остальные женщины перестали для меня существовать. Ты помнишь, как все было?
— Смутно, — с трудом выдавила из себя Селена.
— Что я тебе тогда говорил?
— Не помню.
— Все ты прекрасно помнишь! Между прочим, ты обещала, что бы ни случилось, любить меня вечно.
— Ничего я не обещала!
— Но ведь ты сама опоила отца приворотным зельем! — возмущенно воскликнула Анаид, сама слышавшая от матери эту историю.
Селена опустила глаза.
— Это было излишне, — не сводя с нее пристального взгляда, произнес Гуннар.
— Но ты же встречался с Метрикселлой!
— Ты же сама меня об этом попросила!
— Но потом…
— Потом я подумал, что Метрикселла действительно от меня забеременела, и как честный человек…
Вскочив, Селена выпрямилась во весь рост и гневно ткнула пальцем в грудь Гуннара.
— Какое мне до этого дело! Ты предал меня! Выдал меня своей матери, чтобы та отняла у меня Анаид! Ты бросил меня! Никогда тебе этого не прощу!
Расплакавшись, Селена выскочила на улицу и хлопнула дверью с такой силой, что несколько секунд в доме на колесах все тряслось и звенело, как натянутые нервы.
— Не сердись на нее. Она такая. Ее не переделать, — произнесла Анаид извиняющимся тоном, словно Селена была не ее матерью, а взбалмошной дочерью.
— Знаю, — рассмеялся Гуннар. — Между прочим, я познакомился с ней раньше тебя.
— Выходит, ты отказался от бессмертия из-за любви к маме?
— Можно сказать, да.
— Расскажи мне все поподробнее.
Взглянув в окно, Анаид заметила на улице фигуру Селены.
Та была не в силах слушать, как рушится созданный ею миф, в котором она была несчастной жертвой, миф, который она столько раз повторяла вслух и про себя, что сама в него поверила.
— Начало ты уже знаешь. Казалось, Пророчество указывало на то, что стать матерью Избранницы суждено Метрикселле. Я стал ухаживать за ней, но на студенческом карнавале неожиданно познакомился с твоей матерью. Это была любовь с первого взгляда. Я вполне мог взять себя в руки и не думать больше о Селене, но не пожелал этого делать. В ее лице я встретил женщину, которую искал тысячу лет. Из-за Селены я поссорился со своей матерью, которой заявил, что больше не буду встречаться с Метрикселлой, и заявил, что мне наплевать на мое предназначение… Как ты наверняка уже знаешь, Метрикселле суждено было погибнуть, а Селену заподозрили в ее убийстве… Нам пришлось бежать. Мы решили отправиться на север. Я думал, что там мы окажемся в безопасности, но просчитался. Чем ближе мы приближались к краям, в которых господствовала моя мать, тем больше росла ее власть. Мне становилось все труднее ей сопротивляться. Во время нашего бегства я, в тайне от Селены, и отказался от своего бессмертия.
