Осматриваю себя.
– Вымазался весь!
– Ничего. Высохнет, отшелушится. Может, наткнемся на ручей. А пока…
Борис берет из моей лапы нож, сапог пинает башку рычуна, которого я загрыз, колено вновь касается пола.
Следующий час разделываем тушки: Борис режет, я складываю в торбу. Удивительно: черная тряпочка растворяет в себе огромные сочные куски, даже не пропитываясь кровью.
– В ней еще и время замирает, – хвастается Борис, выковыривая из рычуна шарики дроби острием ножа. – Продукты не портятся. Круче консервов. Хотя лучше есть консервы дома.
Вздыхаю…
– А кем был в той жизни? – спросил я.
Борис лизнул кончик клинка, часто процокал.
– Дизайнером уровней для игр.
Смотрю на отражение в луже крови, невеселая усмешка.
– Иногда думаю, – говорит Борис, – что меня поместили в сырой левел, чтобы оттестировал на своей шкуре.
К жидкому багровому зеркалу подлетает крупный комар, носик утыкается в край лужи, прозрачное брюшко краснеет, раздувается.
На плечо приземлился еще комар, тоже словно откормленный на комариной ферме. Нерв на лице дернулся, когда комар вонзил колышек в кожу, я прихлопнул. Для такой букашки укус болючий.
– Пора сваливать, – сказал Борис тревожно.
Лик его суров, смотрит поверх меня, за спину.
Оборачиваюсь.
Комары. Тучи комаров! Льются из-за поворотов, из арки этажом выше, откуда пришли мы, из брешей, трещин… Так много, будто помещение затопляет серая слизь. Гул как в сердце атомной электростанции. Понятия не имею, как гудит атом, но готов спорить – именно так.
А я с ног до головы в кровище!
– Комарой, – сказал Борис громко. – Бежим!
Повторять не пришлось. Но дернул же черт обернуться.
Из-за угла на другой стороне кровавой площадки выметнулся человек, но в тумане насекомых – черный разбухший мешок. Истошный крик растворяется в страшном вое комарья. Мешок размахивает руками, спотыкается о гребень разрушенной стены, пухлая подушка заваливается набок, жертва бьется в панике, а пузатый комариный кокон за несколько секунд стал красным, затем бордовым: сотни тысяч живых шприцов одновременно выкачали по капле. Конвульсии бедняги резко ослабли.
Я осознал, что торчу как столб, лишь когда меня дернул Борис, меня уже облепили крылатые вампиры, хлестнул ужас, я рванул за Борисом, чуть не обогнал, весь в кровопийцах, как ковер в ворсе, на бегу стряхиваю, давлю ладонями.
Сколько поворотов осталось позади, не знаю.
Споткнулся, меня поймала глубокая лужа. Жар уходит в воду, под кожу проникает холод.
Хватаюсь за выступ стены, мускулы дрожат, туловище тянется за рычагом руки. Плита в пальцах рассыпалась, я вновь шмякнулся, плеск.
Борис поднимает за лямку рюкзака, капли воды щекочут.
– Там… был…
– Мы бы не спасли, – ответил Борис.
Стряхиваю с волос мокрый песок.
– Уже второй…
– Это Руины, – отвечает Борис. – Новички здесь гибнут, едва появившись. Нам повезло. Комарам не до нас, прилетели на запах рычуньей крови. И благо, не встретился комарок.
– Кто?
– Хозяин комароя.
– Что за тварь?
– Лучше не знать. Спать будешь крепче.
Борис похлопал меня по лопатке, развернулся, плащ завилял в такт ударам сапог, я поплелся следом.
Ближайшая арка привела к винтовой лестнице, один виток – и раскрывается коридор, где разбросаны кости человечьего скелета. И похоже, не одного. Ребра, позвонки, лучевые, берцовые… Как сухие ветки в лесу.
На костях – черные многоножки толщиной с палец Бориса. Сегменты матово блестят в синеватом сумеречном свете, его источник для меня по-прежнему загадка. Одни многоножки растянуты вдоль костей, другие оплетают как лианы, третьи скручивают в узел, словно ни с кем не желают делить.
Торчу на пороге, хочется сдать назад.
– Спокойно, – сказал Борис, проходя вглубь, подошвы аккуратно приземляются между костями. – Это углечерви. Для живых – твари безобидные. Питаются костями, минеральными отложениями, древесиной… В панцирях много угля.
Борис присаживается на колено рядом с черепом, клещи пальцев хватают многоножку за хвост, та взлетает на уровень лица, Борис вертит с азартом энтомолога, та извивается, лапки шевелятся с хрустом, будто горит хворост.
– Собирай. Хочешь греться ночью у костра?
– Тут бывают ночи?
– Условно говоря. Займись сбором. Надо же пополнять собственный инвентарь. Червячки ценные, как хлеб и вода. Лови за хвост, бросай в рюкзак и закрывай сразу. Разбежаться так и норовят, но темнота для них как убойное снотворное.
Альтернативы нет, приступаю к сбору. Противно, такие крупные, изворачиваются, лапки играют, но тень фобии растворилась быстро. После того, что успело стрястись со мной в Руинах, это столь же невинно, как рвать на лугу цветочки. Методично перехожу от одного бедного Йорика к другому, с каждым стайка углечервей разлучается крайне неохотно, приходится отдирать, бросаю в узкую щель меж двух язычков молнии на рюкзаке, пленники совершают побег за побегом, порой из щели лезут сразу трое, уподобляясь гидре, но спихиваю вниз – вжик! Закрыто. Следующая кость…
Вскоре очистили от червей весь архипелаг кальция. Я наступил на ребро, скрип. Поднимаю ногу, под кроссовкой – меловая оладушка. Похоже, лет ребру была уйма…
С потяжелевшим рюкзаком за спиной пружиню, слышно, как трясутся внутри углечерви. Дрыхнут как дохлые.
Борис протягивает мне башенку из трех кусков рычуньего мяса, каждый плотно завернут в синюю фольгу.
– Положи к себе. Вдруг разбежимся, мало ли… Не помирать же с голоду.
– Зачем разбежимся? – испугался я.
– Разбегаться незачем. Но перестраховаться надо. Руины бывают сильнее наших желаний.
Фольга на удивление холодная, пальцы намокли от инея.
– Не протухнет? – спросил я.
– Ледяная бумага из чешуи морозавра. Как в холодильнике.
Складываю мясо в соседний с углечервями отдел.
Коридор костей остался позади. Мой автопилот настроен на плащ Бориса, взгляд изучает Руины. Борис травит всякие руинные байки о местных героях и своих знакомых…
Нашли воду. Льется с потолка, струя в полете рассыпается на облачко капель. Борис смотрит на водопадик, задрав голову.
– Таких проточин тут много.
Поставляет высоко чашу ладоней, умывает лицо, полощет рот. Уступы и выступы стены позволяют ему залезть, как пауку, под потолок, где ручей цельный, Борис поставляет под струю горлышко фляги, которую бесстыдно осушил я.
