– Только тебе могу сказать, как бывает страшно. Накатывает пустота, могильный холод. Идет прямиком от сердца. Порой кажется: оно не бьется. Послушай! Застыло давным-давно. Я боюсь умереть, так и не поняв, для чего вообще жил. Умирать в одиночестве страшно. Важно, чтобы кто-то держал тебя за руку.
Маша не понимала, чего не хватает привлекательному, состоявшемуся мужчине, живущему с любимой женщиной, не нуждающемуся ни в чем, до конца жизни обеспеченному не только куском хлеба, но и бокалом хорошего вина на десерт.
В тот осенний вечер к ней заглянула Ирина, предварительно предупредив о визите по телефону. Безапелляционный тон топ-менеджера покоробил Машу и одновременно заинтриговал. Через час госпожа Кушнир уже раздевалась в коридоре, торжественно водрузив на подзеркальную тумбочку бутылку коньяка.
Маша предложила перекусить, но гостья надменно вскинула бровь и покосилась на часы:
– Время за полночь! Диечу!
Голос Ирины звучал уже не так холодно, как во время ее звонка из офиса. Очевидно, на тот момент она еще не отошла от роли руководителя. Теперь же, откинувшись на мягкое сиденье кухонного уголка, Ира расслабилась, сняла маску.
Глоток армянского солнца волнами пробежал по телу, позволил хозяйке набраться решимости и начать разговор:
– Ир, что-то произошло? Та сама не своя.
– Бр-р-р, холодно. Замерзла в машине. Давай-ка повторим еще по одной… Вот, отлично, передай лимон. – Скривившись, прожевала дольку.
– Ир, если я могу тебе как-то помочь, то не стесняйся – говори. Что-что, а слушать – моя профессия.
– Слушать ты точно умеешь, это всем известно. Доктор-погрей-мне-уши…
Маша смутилась.
– Да ничем ты мне, подруга, помочь не можешь! Время остановишь? На один щелчок – вернешь мне мои двадцать пять? Что молчишь? Медицина бессильна?
Первая возникшая в голове нелепая мысль, дурная и страшная: Денис нашел себе молодую девочку и признался в этом жене. Маша сама содрогнулась от этого предположения. Но нет, все оказалось прозаичнее.
– Эта молодая тварь, длинноногая и жопастая, эта беспринципная ссыкуха посмела обойти меня!
Маша смотрела на взбесившуюся подругу. Она впервые видела ее в таком взвинченном состоянии и пыталась угадать правильную линию поведения.
Впрочем, вспышка внезапного гнева тут же пошла на убыль. Ира продолжила на одном дыхании:
– Ты же знаешь, что для меня значит позиция в компании! Сколько я вытерпела, через что прошла, чтобы занять ее. Я ни под кого не ложилась! Это не мой принцип – ноги раздвигать ради карьеры. И что в финале? Коза грудастая, ни опыта, ни образования – ничего, кроме молодости и хамства. На корпоративе генерального облагодетельствовала – и в дамки! Она теперь со мной в одном кабинете сидит, смазливой рожей аки параша сияет! На Париж ее кандидатура вместе с моей заявлена. Прикинь, во время вояжа наблюдать буду, как царская кредитка доится! Короче, полный аут, подруга. Я во второй обойме.
Маша глубоко вздохнула. Всего-то…
– Ир, погоди, давай разберемся. Тебе понизят зарплату? Нет. Твоя карьера не пойдет, как запланировано, быстро вверх? Возможно. Однако у тебя есть неоценимое преимущество перед молодостью – опыт. Надо будет искать другие пути. Ничего постоянного не бывает. И жизнь всегда подбрасывает нам различные варианты. Лично я не вижу ничего страшного.
– Скажи, вот ты такая умная, да? Так почему в заднице торчишь? Каждый месяц гроши считаешь от зарплаты до зарплаты? Учить меня еще пытаешься. Что молчишь? Сказать нечего? Да потому что я права. Запомни: я всегда права.
Маша промолчала.
«Это уже диагноз. Сидишь у меня в гостях и на желание помочь отвечаешь хамством. Мол, знайте свое место, Фогель».
Как врач, она понимала, что в Ирине говорит боль, с легкой руки алкоголя вырвавшаяся на свободу, жалуется самолюбие развенчанной королевы, которую попросили спуститься с пьедестала, кивнув на скамейку запасных. Истерит «я» красавицы, лишившейся заслуженных регалий, перешагнувшей в бальзаковский возраст. Монаршие особы стареют болезненнее серых мышек. Уступать трон тяжело, лучше на нем умирать.
Ирина, излив на подругу ушат бессильной злобы, налила себе очередную рюмку и, не чокаясь, на одном дыхании проглотила, потом сморгнула скопившуюся в глазах влагу.
Кризис миновал, поняла Маша и не торопясь, пытаясь сохранить спокойствие, достала сигарету. Ирина последовала ее примеру.
Некоторое время они курили, думая каждая о своем.
Наконец, нервно затушив окурок, Ира заглянула Марии в глаза:
– Ладно, не обижайся! Ты здесь ни при чем. Кто еще может выслушать и понять? С тобой я обычная, какая есть на самом деле. Без прикрас. Без осточертевшего протокола! И говорить могу по-человечьи, а не на зверином диалекте. Какое счастье, что мы с тобой ничего не делим. Так, подруга?
Маша вздрогнула, поперхнулась табачным дымом:
– Что?
– Я говорю, мы же с тобой ничего не делим, так ведь?
«Или никого?»
– Да, Ир, делить нам действительно нечего. У нас с тобой разная жизнь.
– То-то и оно. Я очень ценю, что ты есть. И Денис тоже ценит. Кстати, мы совсем забыли о нем. Сейчас наберу, скажу, что зависла на часок. Давай наливай, чего сидишь! У меня есть желание расслабиться.
«Пожалуй, лучше с ней сегодня не спорить».
Маша быстро наполнила рюмки и, подняв свою, сказала:
– Давай выпьем за Дениса, тебе повезло с ним. Первый раз встречаю мужчину, который с неизменной любовью и теплом отзывается о жене.
– Ага. Давай. Только могу тебе сказать, дорогая, у него выхода нет. Любить всегда, любить везде, до последней сладкой морковки.
Маша удивленно взглянула на подругу.
– Что смотришь? Да. Именно так. Он же альфонс. Ха! Маш! Да ради бога, не делай ты такое несчастное, удивленное лицо! А то ты не в курсе, что я полностью содержу его?
– Нет, я не знала. Он же работает. У него магазин…
– Ага, работает с прибылью пятьсот долларов в месяц! Да он в казино в один вечер больше спустит. О чем ты говоришь?!
Денис играет? Она первый раз слышала об этом.
– И часто он ходит в казино?
– Да нет – кто бы его туда пустил? Жопе слова не давали.
«О господи…»
Стало мерзко. Не от того, что узнала о тайном пристрастии Дениса. Ей стало душно в обществе Ирины – злой, зарвавшейся, говорящей то, что лежало глубоко в душе, что обычно было скрыто от посторонних глаз. Отвратительные слова, которыми она охарактеризовала человека, не сказавшего о ней ничего дурного, вызвали рвотный спазм. Маша отвернулась, боясь выдать свои мысли.
«Пусть Денис зависит от нее. Это не дает права так оскорблять его. Желание утверждаться наиболее примитивным и доступным способом приобрело уродливые формы».
