Недобитые гугеноты упорно и мужественно осваивали дикий континент от Квебека, первой французской колонии, до Нового Орлеана, жемчужины заморских территорий.
Прапрапрабабушки всюду занимались – упорно и тщательно – розами, и только розами.
И в Канаде – кишащей индейцами, охотящимися за скальпами.
И в Америке, изобилующей бизонами, койотами да скунсами.
Прекрасные женщины Дюбуа всегда достигали успехов и на поприще разведения и гибридизации роз, и в выборе надежного спутника жизни.
В селекции аспирантка преуспела, а вот в любви пока не очень.
Предки укоризненно смотрели с дагерротипов и фотографий на спящую девушку, пока что последнюю Глорию из рода Дюбуа.
5. Невнятное гадание
Глория Дюбуа позволила себе впервые проигнорировать нудный будильник, а также пропустить утреннюю пробежку, тренажерный зал, бассейн, легкий завтрак, фитнес, обматывание свежими морскими водорослями, солярий и даже визит в фитотрон к своей Безымянной Красавице.
Впрочем, пообщаться с белыми розами, готовящимися завоевать весь мир, Глория могла и не выходя из аспирантского бунгало.
Конечно, здесь их было не тысяча, как на опытной делянке, а всего лишь пара.
В хрустальных вазах на трельяже.
Как только начался осенний семестр, Глория, по подсказке своей мудрой бабушки, принялась гадать на розах.
Каждый вечер послушная внучка срезала по два бутона своей Безымянной Красавицы и ставила их по краям центрального зеркала.
Гранд Маман уверяла, что в этом гадании все гораздо проще, чем в бросании высушенных костей хорька или в мудреной хиромантии.
Если распустится правый цветок – жди сегодня любви.
Если же левый – то встреча с долгожданным суженым, увы, откладывается еще на сутки.
В спальню через распахнутое окно врывалось солнце, вспомнившее о прошедшем лете.
Глория, блаженно жмурясь, обернулась к трельяжу, как всегда делала по утрам.
Только бы погодную благодать и определенность не испортил результат очередного гадания.
Весь сентябрь цвет давала исключительно левая роза.
Правая упорно опаздывала в этой судьбоносной гонке.
Но, может, смена дождей на солнце изменит расклад.
Глория с надеждой открыла глаза – и вскрикнула от неожиданности.
Правая роза торжественно и горделиво расправила атласные лепестки.
– Не может быть! – отрешенно сказала Глория своему отражению в зеркале. – Две удачи в один день!
Но тут же радость аспирантки мгновенно пошла на убыль.
Оказывается, левая роза, вечная предательница, тоже расцвела, одновременно с правой вестницей долгожданного счастья и близкой любви.
Глория печально вздохнула и ласково коснулась пальцами свежих и роскошных лепестков – сначала правой красавицы, потом – левой.
Обе розы виновато качнулись в хрустальных вазах, радужных от осеннего солнца.
Глория раскидала подушки.
Но, по крайней мере, такая неопределенность результата гадания намного лучше, чем постоянное и категоричное отрицание возможности крутого разворота аспирантской судьбы.
Глория сбросила одеяло и смяла простыню.
Весь день еще впереди.
Глория распинала шлепанцы.
И возможно, именно сегодня, когда Безымянной пока Красавице несказанно повезло в далеком Париже, ее создательнице уготована подобная участь в университетском кампусе…
Глория захлопнула окно, за которым птичьи рулады и щебетанье сменились рокотом автомобильных моторов, далеким самолетным гулом и взвизгиванием тормозов.
Что бы там розы ни пророчили, а ровно через один час и сорок пять минут надо быть в аудитории – никто семинар по семейству розоцветных не отменял.
Глория поспешила в душ.
Впервые сам декан доверял тихой и трудолюбивой аспирантке читать вместо себя раздел, посвященный розам и их многочисленным родственникам.
Глория натянула купальную шапочку, чтобы не мочить волосы.
А после дебютной лекции можно будет плотно засесть за компьютер и отыскать в Интернете адекватное название для беленького, атласного, благоухающего первенца.
Глория сделала воду погорячей.
Хотя, конечно, лучше было бы подыскивать имя для настоящего первенца – орущего и сосущего…
Глория дотянулась до флакона с гелем.
Если, конечно, это будет мальчик.
Глория откинула пробку.
С девочкой-то все проще – без вариантов: только Глория.
Гель, охлаждая разогретую кожу, медленно и вязко потек по грудям, животу и спине.
Дочка вся будет в маму-аспирантку – ласковая, верная, чуткая, добрая, трудолюбивая.
Глория захватила подмышки.
А самое главное – умная.
Глория обработала то, что университетский профессор анатомии называл чуть нараспев – молочные железы.
И такая же невезучая.
Глория занялась тем, что почтеннейший и титулованный профессор, давно утративший даже намек на сексуальность, именовал академично, бесстрастно и суховато прибегая лишь к мертвой латыни.
Невезучая по линии мужчин.
Аспирантка, припомнив еще с десяток профессорских терминов, разразилась истеричным смехом.
Нудный старикан напрочь позабыл, что когда-то балдел от женских прелестей и наверняка, по уши влюбленный, именовал притягательные части тела гораздо поэтичней и разнообразней.
– Как там у шотландского барда про девичьи груди?.. Метель, наверно, намела два этих маленьких холма…
Глория прослезилась – то ли от умиления, то ли от досады.
– А самый мудрый из царей тоже неплохо сказал о сосцах невесты: пара молоденьких серн, пасущихся между лилиями.
Глория смыла непрошеные слезы одинокой аспирантки.
– Куда профессорам анатомии до влюбленных поэтов и царей, охваченных страстью.
Глория бодро присвистнула.
– Рано или поздно любовь приходит к каждому человеку.
Но слезы снова – предательски, на рефлекторном уровне – проступили, не давая расслабиться.
– Неужели мне никогда, никогда, никогда не услышать подобных слов?
Глория плакала тихо и долго, стоя под горячим душем, не приносящим облегчения.
– Ни-ког-да…
Обычно упругость струй и обильный гель очень быстро приводили расстроенную девушку в академическое чувство.
Но в этот раз почему-то интенсивное намыливание и энергичное смывание абсолютно не помогало.
