Впереди поток людей стал изгибаться, кого-то обтекая, Лушка увидела двигающуюся навстречу дородную старуху. Старуха никакого вида не делала. Она открыто шла от урны к урне. И даже нарочно двигалась навстречу лицам. Она красивой полированной палкой ощупывала бумажные залежи и, не обнаружив подходящего, с достоинством перемещалась дальше. Кто-то на нее глазел, кто-то отводил глаза — старуха не реагировала. Среди всех она одна была занята делом. Она катила за собой аккуратную тележку, стеклянно звякавшую на колдобинах. На крючке висела чисто выстиранная и наглаженная матерчатая сумка. От сумки пахло хлебным.
Старуха была вне конкуренции. Лушка отступила к стене. Стена оказалась широким окном. За тюлевой неопределенностью виднелись столы. За столами ели. Лушка вошла в столовую. Она остановилась в начале длинного зала и неторопливо обвела взглядом обедающих. Выглядело натурально, будто она искала знакомого. И, видимо, нашла, потому что решительно двинулась в глубь зала и остановилась около предпоследнего столика. Сидящий за ним поднял спокойные глаза. Чужое спокойствие разъярило. Лушка вскинула подбородок. И заявила вызывающе, словно именно этот человек был во всем виноват:
— Я хочу есть!
Он задержался взглядом на ее мстительном лице, спокойно пододвинул ей стул, взял поднос и пошел за новым обедом. Она села и, не дожидаясь его возвращения, торопливо съела то, что стояло. Он вернулся, пододвинул ей принесенное и молча отправился за третьим набором.
Когда он стал ставить тарелки на свой край, она торопливо предупредила:
— Мне платить нечем. — И подбородок опять дернулся вверх.
— Я понял.
Она опять вздернула острый подбородок, но промолчала.
Ей хотелось обрушить на него свое возмущение дурацким, совсем не там остановившимся временем, которое застряло где-то со своими обязанностями перед ней и не обеспечивало ее пропитания, но полный желудок уже насыщал кровь успокоением, и она смогла удержаться.
— Учишься? — Он как-то так смотрел, будто все знал.
— Да ну… — Она не стала выдрючиваться. Наверное, потому, что совсем не хотелось двигаться. Музыку бы сейчас, и что-нибудь такое медленное…
— Работать хочешь?
Она очнулась. Он дурак или как?
— Прямо разбежалась! — Она вынырнула из умиротворения и приготовилась к драке. Прохлопал, чукча! Условия надо было ставить раньше, а сейчас она сыта и…
— У тебя не те данные, чтобы устроиться иначе.
— Какие еще данные? — встопорщилась она. Да знал бы он…
— Уборщицей пойдешь? — Он не обратил внимания на ее протест.
— Чего? — изумилась Лушка. Он смотрел и ждал. И она спросила: — А куда?
— Мыть спортзал.
— А ты там кто?
— Ну… Тренер, можно сказать.
— Мастер, что ли? — Наверное, она имела в виду, является ли он мастером спорта. Он кивнул. Она не унялась: — А по какому?
Вероятно, это значило, каким видом спорта он занимается.
Он помедлил, что-то в ней выискивая. Ответил:
— У-шу.
— Да ну?.. — вытаращилась она. — А меня научишь? — Он рассмеялся. — Научишь — пойду убирать. — Смотрела неожиданно твердо и требовательно. Возможно, приняла его за то самое время, которое ей всем обязано. А про свою секцию умолчала.
Он неожиданно выкинул руку в сторону ее лица. Она резко толкнула на него стол. Он успел подхватить на изломе поднос с пустой посудой. Кивнул одобрительно:
— Посмотрим… Пирожное взять? — Принес пирожное. Спросил: — А почему ты подошла ко мне?
— Потому что к тебе можно, — исчерпывающе объяснила она.
— А почему ты решила, что ко мне можно?
— Решила, и все! — отрезала она. Какой толк говорить об очевидном? Да и вообще пусть не очень…
Но грубость, от которой обычно сникало непосвященное человечество, была оставлена без внимания. Он взглядом показал на парня за столиком напротив:
— А к нему подошла бы?
Она без стеснения уставилась по указанному адресу. Парень почувствовал, что смотрят, не обернулся, лишь ближе придвинул тарелку. Лушка скривилась:
— Да он из-за копейки удавится!
Мастер кивнул не без удовольствия.
— Третий год не может отдать четвертной, — усмехнулся он.
— Сейчас отдаст, — уверенно сказала Лушка, принимаясь за второе пирожное.
Парень мелкими глотками выпил жидкий чай, прополоскав им напоследок рот. Чуть помедлив, полез за бумажником, заглянул во все отделения и, вытащив двадцатипятирублевую бумажку постарее, подошел к Мастеру.
— Привет. Только сейчас вспомнил, извини… Ну как, чемпионом не стал?
И не дожидаясь ответа, направился к выходу. Спина у него была недоумевающая.
— Ну? Я же говорила! — торжествующе заявила Лушка. Мастер посмотрел как-то длинно, но не так.
— Тебя как зовут? — спросил он наконец.
Лушка выбирала, что ответить, — имен у нее было много. И почему-то ляпнула то, о котором умалчивала:
— Лукерья. А ты?
— Василий, — ответил он.
— Тебе не подходит. Ты — Мастер.
При полном незнании, что такое работа, и не менее полном отвращении к действию, которое не приносит удовлетворения и, значит, совершать которое нет смысла, Лушка все же заняла вакантное место уборщицы. Она мыла помещения по утрам, не слишком ретиво, каждый раз почти обещая себе, что на следующее утро ни за что не встанет и вообще скоро плюнет на все, а на трудовую деятельность в особенности, но все же вставала и хлестала полы насаженной на лентяйку тряпкой, потом отсыпалась в кладовке среди беспризорных кожаных матов, пудовых гирь и прочей пыльной ерунды, и к тому времени, когда появлялся Мастер, опять сидела в гулком зале, прислонив тощую спину к чуть теплой батарее.
В первый же день Мастер попросил, чтобы ей выдали аванс, и она удивилась, что деньги дали. По ее мнению, это было опрометчиво, а еще какие-то предприниматели, она бы лично не дала ни копейки, ты уж сначала заработай, а потом получи. Но дали так дали, ей-то что, она не просила, на килограмм колбасы хватит. Но, забежав в гастроном и сухой рукой поглаживая в кармане выданные, а может — поданные бумажки, она на колбасу отчего-то не решилась, а отважилась только на батон и кефир. Какие-то не такие были деньги, Лушка их уже дважды пересчитывала. Без всякой необходимости. И вообще после аванса ей захотелось на баррикады, а лучше — разгромить магазин и взять колбасы килограммов двадцать, но тогда уж громить зимой, чтобы вывесить за окошко, нет, за окошко не надо, снимут, у нее стягивать — удобней некуда, прямо с крыши, в сетке всегда висела какая-нибудь ерунда вроде маргарина, который было лень доставать, чтобы сделать яичницу, и она скучно варила яйца вкрутую. Обнаружив, что украли, она опять мечтала об яичнице и опять покупала маргарин, пока он был. Сейчас за окном болталась пустая сетка с закоптившимся целлофановым пакетом. Но если уж громить, так сразу и завод, выпускающий холодильники, она бы себе два взяла, и какой-нибудь «ВАЗ», чтобы холодильники привезти, но тут потребуется бензин, так что и нефтяная скважина будет кстати, — да, одной революцию не охватить. А колбасы все равно охота, это Мастеру всегда хорошо, он мясного не жрет. Впрочем, она тоже не жрет, а только страдает, а все ихний рынок, лучше было перед ним — везде пусто и все вегетарианцы, только к чему тогда у-шу?
