Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
– Он корсиканец? – спросил Фушэ. – Они все селятся в этой гостинице. У этого вашего клиента еще такое странное имя. Постойте-ка: Берна… Буна… Бина… нет, не так! – старался он припомнить имя, ускользнувшее из его памяти.
– Бонапарт! – сказала Екатерина.
– Да, да, именно. Бонапарт… Тимолеон, кажется?
– Наполеон! – поправила его Екатерина. – Это очень ученый человек, внушающий уважение всем, кто его видит.
– У него такое отвратительное имя, у этого Тимоде… Наполеона Бонапарта… и такая печальная физиономия! Ну, вряд ли он когда-нибудь добьется чего-либо! Такого имени даже и не запомнишь! – проворчал Фушэ, а затем прибавил: – Однако внимание! Колдун уже говорит им. Но что он может предсказать?
Молодые люди замолчали и стали прислушиваться, а Екатерина, вдруг ставшая очень серьезной, настроенная несколько мистически благодаря близости чародея, шепнула Лефевру на ухо:
– Я очень хотела бы, чтобы он предсказал много счастья Бонапарту. Это такой достойный молодой человек! Он поддерживает четырех братьев и сестер. А он далеко не богат, настолько, что, видите ли, я никак не могу решиться представить ему счет. А он мне много должен за стирку белья! – прибавила она с легким вздохом встревоженного коммерсанта.
Тем временем Фортунатус, покачивая остроконечной шапочкой, важно рассматривал руку молодого человека, которого Бернадотт назвал Жюно.
– Твоя карьера, – замогильным голосом начал он, – будет блестящей и удачной. Ты станешь другом великого человека. Ты будешь спутником его славы. Твою главу увенчает герцогская корона… ты будешь победителем на юге.
– Браво! В настоящий момент я сижу на половинном пайке! Ты обещаешь утешительные вещи, друг! Но скажи мне, какой смертью умру я после такого счастья? – воскликнул Жюно.
– Ты умрешь в сумасшествии! – мрачно произнес колдун.
– Черт! Начало твоего пророчества гораздо приятнее конца! – смеясь, сказал второй, которого Бернадотт назвал Мармоном. – Ну, а мне ты тоже предскажешь сумасшествие?
– Нет! Ты будешь жить на несчастье родины и на позор себе. После существования, полного славы и счастья, ты изменишь своему повелителю, станешь предателем своей родины, и твое имя получит печальную известность Иуды Искариотского!
– Ну ты не очень-то щадишь меня в своих предсказаниях! – с громким смехом воскликнул Мармон. – Ну, а что ты предскажешь нашему товарищу?
С этими словами он указал на молодого артиллерийского офицера, к которому Екатерина питала столько участия.
Но тот резко отдернул руку и сказал суровым тоном:
– Я не желаю знать будущее. Я сам знаю его. – Он простер руку по направлению к небу, кусочек которого виднелся сквозь забор из дранок, окружавший садик «Во-Галя», и сказал дрожащим голосом: – Видите вы там звезду? Нет, не правда ли? Ну а я вот вижу ее; это – моя звезда!
Чародей отошел от их стола.
Екатерина знаком подозвала его; он подошел к компании и сказал, глядя на двоих гвардейцев:
– Пользуйтесь вашей молодостью… ваши дни сочтены!
– А где мы умрем? – спросил один из тех, которым было суждено умереть за свободу десятого августа среди прочих героев, расстрелянных швейцарской лейб-гвардией.
– На ступенях дворца!
– О, как это величественно! – воскликнул Бернадотт. – А мне ты тоже собираешься предсказать трагическую смерть… с дворцом?
– Нет, твоя смерть будет очень тихой. Ты воссядешь на трон, и после того как отречешься от своего знамени и победишь прежних товарищей по оружию, ты опочиешь в далекой, обширной гробнице около ледяного моря…
– Но если товарищи все разберут себе, то что же останется для меня? – спросил Лефевр.
– Ты, – сказал Фортунатус, – женишься на той, которую полюбишь, ты будешь командовать громадной армией, и твое имя постоянно будет синонимом храбрости и порядочности!
– Ну а мне что вы скажете, гражданин колдун! – пролепетала Екатерина, почувствовавшая невольную робость, что, наверное, случилось с ней в первый раз в жизни.
– Вы, барышня, станете женой того, кого полюбите… и будете герцогиней!
– Значит, в таком случае мне тоже надо стать герцогом! Генерала с меня не хватит? – весело спросил Лефевр. – Эй, колдун! Докончи же свои предсказания, скажи мне, что я женюсь на Екатерине и что мы с ней станем герцогом и герцогиней!
Но Фортунатус медленно пошел прочь, не обращая внимания ни на смех молодых людей, ни на любопытные взгляды женщин.
– Однако! – сказал Фушэ. – Этот колдун очень изобретателен. Вам он предсказал самые высшие должности и отличия, а мне не сказал ничего. Значит, я никогда не стану важной особой?
– Да вы уже были священником, – сказала Екатерина, – кем же вы еще хотите стать?
– Я был просто проповедником, моя милая, а в настоящее время я просто патриот, враг тиранов. Кем я хотел бы стать? О, это так просто! Министром полиции!
– Вы, может быть, и станете им. Вы так хитры, так умеете держаться в курсе всего происходящего, всего, что говорят, гражданин Фушэ! – отрезала Екатерина.
– Да, я стану министром полиции, когда вы будете герцогиней! – ответил Фушэ с какой-то странной улыбкой, которая на минуту осветила его печальное лицо и смягчила куний профиль.
Бал кончился. Четверо молодых людей встали и ушли, посмеиваясь над колдуном и его колдовством.
Екатерина приняла руку Лефевра, который получил разрешение проводить ее до дверей прачечной.
Впереди их шли трое соседей по столу. Наполеон Бонапарт важно и медлительно шел в стороне от своих друзей, Жюно и Мармона; время от времени он вскидывал голову кверху, всматриваясь в голубой свод неба, словно отыскивая там ту звезду, о которой он говорил и которая была видна только ему одному.
III
10 августа 1792 года приходилось на пятницу. Ночь с девятого на десятое была очень теплой, звездной, ясной. До самой полуночи луна заливала холодными лучами город, который внешне казался вполне спокойным, мирным, заснувшим. Но, несмотря на это, вот уже две недели как Париж засыпал только на один глаз, с оружием в руках, готовый воспрянуть по первому призыву.
С того вечера, как Лефевр встретился с прачкой Екатериной в «Bo-Гале», город кипел, как в котле. Словно в гигантской печи, все ярче и ярче разгорался огонь революции. Явились марсельцы и заполнили все улицы, все клубы своим пылом, своим жгучим, как солнце юга, патриотизмом, своим воинственным подъемом. Эхо разносило звуки бессмертного гимна Рейнской армии, вырвавшегося из глубины гениальной души и вдохновенного сердца Руже де Лиля. Марсельцы научили этому гимну парижан, которые, вместо того чтобы дать ему, ставшему навсегда национальной песней, название «ла Франсэз», великодушно окрестили «Марсельезой».
Двор и народ открыто готовились к бою. Двор забаррикадировал Тюильрийский дворец, поставил там гарнизон из швейцарцев и созывал фанатиков из аристократов, которых после октябрьского банкета, когда национальные кокарды срывались ими и бросались на пол, прозвали «рыцарями кинжала».
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
