Прежде, после алкогольных возлияний, Ласковое чудовище являлось к нам, И мы порой вели себя, как каннибалы. Нынче это стало слишком дорого, И мы, берлинцы, приохотились к морфию и кокаину. Пусть на улице гремит гром и сверкает молния, Мы будем нюхать и колоться! […] В ресторане официант с готовностью Приносит нам баночку с кокаином, и часа два Мы живем на другой, гораздо лучшей планете. Морфий (введенный под кожу) Быстро действует на мозг, Горячит душу. Мы будем нюхать и колоться!
Это средство запрещено по указу сверху, Но то, что запрещено официально, Сегодня нам свободно подсовывают. Поэтому нам легко одурманить себя. И даже если злобные враги Станут ощипывать нас, словно кур, Мы будем колоться и нюхать! И мы колемся в психиатрической больнице, И нюхаем, пока не протягиваем ноги, Боже милостивый, что творится в этом мире! И без того Европа – сумасшедший дом. Хочется ускользнуть отсюда в рай, Уколовшись и нанюхавшись![19]
В 1928 году только в Берлине было легально, по рецептам, продано 73 килограмма морфина и героина[20]. Тот, кто мог себе это позволить, употреблял кокаин – самое эффективное средство обострения чувств. Люди нюхали его, испытывали невыразимые ощущения и думали: остановись, мгновенье, ты прекрасно. Кокаин распространился повсеместно и стал символом периода вседозволенности и порока. Как коммунисты, так и нацисты, сражавшиеся друг с другом за власть над улицей, называли его «дегенеративной отравой». О «падении нравов» говорили и националисты, и представители консервативного лагеря. Даже когда возвышение Берлина в качестве культурной столицы воспринималось с гордостью – именно буржуа, потерявшие в 20-е годы свой статус и оказавшиеся в полной неопределенности, гневно осуждали массовую культуру развлечений как проявление декадентства.
Громче всех против фармакологического эскапизма в Веймарской республике протестовали национал-социалисты. Их нескрываемое отвращение к парламентской системе, к демократии как таковой, а также к урбанистической культуре открытого общества выражалось в лозунгах пытающихся определиться со своей идентичностью завсегдатаев пивной, направленных против ненавистной «еврейской республики».
Нацисты имели собственный рецепт оздоровления нации и обещали идеологическое исцеление. Для них существовал только один легитимный дурман – коричневый. Ибо национал-социализм тоже стремился к трансцендентным состояниям. Национал-социалистский иллюзорный мир, в который нужно было завлечь немцев, с самого начала использовал технику одурманивания для мобилизации толпы. Как утверждалось в провокационном сочинении Гитлера «Моя борьба», судьбоносные исторические решения должны приниматься в состоянии дурманящего воодушевления. Своей популярностью НСДАП была обязана, во-первых, популистским лозунгам, во-вторых, факельным шествиям, демонстрациям под реющими знаменами, вдохновенным речам, призванным довести толпу до коллективного экстаза. К этой категории также принадлежит «одурманивание насилием» со стороны СА во время схваток штурмовиков с политическими противниками. Довольно часто они подогревали себя алкоголем[21]. Реальная политика казалась национал-социалистам скучным, прозаичным занятием вроде торговли скотом. Ее должно было изменить одурманивание общества[22]. Ситуация, сложившаяся в Веймарской республике, не устраивала многих, а место во главе недовольных заняли ее наиболее последовательные антагонисты – национал-социалисты. Наркотики были им отвратительны, ибо они стремились одурманить общество своими методами.
