Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Переполох на Западе легко объяснить: в случае реализации на практике «Турецкого потока» трубопроводную систему Украины можно было бы порезать на металлолом, ну или пустить на гигантские орга́ны. А российский газ, перестав быть объектом и заложником бесконечных тяжб, прямиком последовал бы в Европу. В свою очередь, Турция, которая на фоне Украины смотрелась тогда надежным и предсказуемым партнером, забирая четверть поставок на собственные нужды, могла бы стать полноправным распорядителем остальных трех четвертей российского голубого топлива. Таким образом, сбывалась многолетняя мечта турецких руководителей о том, чтобы из страны-транзитера превратиться в полноценную энергетическую биржу – центр торговли энергоносителями мирового масштаба. Не стоит забывать, что вплоть до декабря 2014 года «Газпром» от любых разговоров на тему возможности перепродажи Турцией излишков российского газа в третьи страны категорически отказывался. И тут – такой резкий разворот, сулящий южному соседу не только экономическую выгоду, но и серьезное укрепление статуса на международной арене.
Каковы бы ни были трудности, стоящие перед проектом, на протяжении всего 2015 года стороны продолжали демонстрировать решимость в его реализации. Глава «Газпрома» Алексей Миллер и министр энергетики Турции Танер Йылдыз не раз совершали на вертолете демонстративные облеты будущей трассы газопровода, однако в практическую плоскость проект так и не перешел.
Официальной причиной пробуксовки турецкая сторона называла выборный период в стране. 7 июня 2015 года правящей Партии справедливости и развития предстояло переизбираться в Великом национальном собрании (Меджлисе) Турции и, в случае успеха, формировать новое правительство. Если в этой аргументации и присутствовал элемент лукавства и традиционной для турок политической игры под названием «и нашим, и вашим», то есть и Западу, и России, то лишь отчасти. Задача, которая, исходя из опыта прошлых лет, могла выглядеть для партии большинства достаточно тривиальной, при ближайшем рассмотрении таковой отнюдь не являлась.
Дело в том, что Реджеп Эрдоган, первый в турецкой истории «народный президент» страны, избранный не Меджлисом, а «улицей», лелеял переход от парламентской республики к президентской. Сменив после президентских выборов августа 2014 года премьерское кресло на президентское, он немедленно заявил о своей неготовности быть церемонимальным президентом при сильном премьере в рамках существующей в стране парламентской системы государственного устройства. Новый турецкий президент заявил о том, что народ напрямую доверил ему пост, а посему его статус априори выше, чем у премьер-министра, которым, согласно традиции, становится лидер партии большинства, то есть избранник народных избранников. Таким образом, согласно Эрдогану, де-факто система власти в Турции поменялась в сторону президентской формы правления. Осталось лишь привести в соответствие новой политической реальности то, что касается де-юре, то есть принять новую «президентскую» Конституцию страны взамен действующей с 1982 года.
И тут мы подходим к весьма интересному обстоятельству, поскольку для того, чтобы провернуть эту операцию, требовалась не просто победа и формирование однопартийного правительства, а разгром оппонентов – с 330, а еще лучше с 367 депутатскими креслами в 550-местном Меджлисе. Первое в случае реализации давало возможность выносить проект новой Конституции на всенародное голосование, где за него высказывался бы традиционно мобильный и активный электорат Эрдогана, ни разу до сих пор не подводивший своего лидера. Впрочем, второе, разумеется, было предпочтительнее: получение большинства в 2/3 голосов давало бы Партии справедливости и развития возможность решить вопрос, даже не вставая из своих кресел в зале заседания Меджлиса.
В общем, Реджеп Тайип Эрдоган, не любящий мелочиться, отправил однопартийцев «на улицу» добывать даже не 330 и не 367, а все 400 депутатских кресел. Да и сам он, если называть вещи своими именами, действовал на грани фола по отношению к требованию турецкой Конституции о беспартийности президента и о его равноудаленности по отношению ко всем политическим движениям страны. Президент включился в межпартийную борьбу, превращая практически каждое свое публичное выступление в предвыборную агитацию за партию, чьего билета у него больше нет, но с кем он, согласно собственному выражению, «остается сердцем».
Нужно ли говорить о том, что весь 2015 год прошел в Турции под знаком внутриполитической борьбы и парламентских выборов? «Приемные часы» турецкое руководство отменило вовсе или же свело к минимуму, прибив на двери табличку «Приходите после выборов». При этом решались только те вопросы, которые требовали незамедлительного вмешательства, все остальное было отложено уже для рассмотрения новым правительством.
Однако вопреки надеждам 7 июня принесло Партии справедливости и развития неприятный сюрприз. Очевидно, перегнув палку и распугав избирателей перспективами новой «президентской» Турции, партия Эрдогана не получила в Меджлисе даже простого большинства. Конечно же, это было «ни в какие ворота», потому что турецкое руководство после 12 лет безраздельного правления, похоже, утратило не только способность, но даже и желание договариваться с оппонентами и формировать коалиционное правительство. Помимо этого, было и другое достаточно серьезное обстоятельство: чужаков, задающих вопросы, с распростертыми объятиями не ждут нигде. Коалиция была крахом. Перед многолетними лидерами турецкой внутренней политики открывались весьма незавидные перспективы. А партия власти получила наглядное свидетельство того, насколько шатки ее позиции.
Поэтому, вымученно продемонстрировав общественности попытки «честно» договориться с оппонентами, а по сути сорвав коалиционные переговоры, даже не начиная их, Эрдоган пошел на второй круг, объявив повторные парламентские выборы 1 ноября. Начавшие звучать аргументы, что избиратель устал от однопартийности и требует коалиции, были оставлены без какого-либо внимания.
И опять Турции, замкнувшейся в своих внутриполитических коллизиях, стало не до стратегических проектов сотрудничества с Россией, будь то газопровод «Турецкий поток» или же первая атомная электростанция страны «Аккую», строящаяся в рамках российско-турецкого Межправительственного соглашения от 2010 года. Тем более что в апреле 2015 года у Эрдогана возник повод для большого и нескрываемого раздражения в адрес России.
Все дело в том, что 24 апреля турки задумали с размахом отметить столетие битвы при Чанаккале – знакового события в своей войне за независимость, когда им удалось остановить флот Антанты и не допустить его прохождения через проливы Дарданеллы и Босфор с целью захвата Константинополя. Чем уж при выборе именно этой даты руководствовалось турецкие власти, сказать сложно, поскольку битва продолжалась не один день и возможности для маневра у турецкого руководства были. Но, так или иначе, дата праздничных мероприятий в Турции совпала с проведением траурных церемоний в Армении – также по случаю столетия, но уже трагических событий, которые во многих странах мира, включая Россию, признаются в качестве геноцида армянского народа.
В результате многие мировые лидеры, особенно имевшие теплые отношения с обеими странами, были поставлены перед непростым выбором: куда же им ехать? Россия совершила свой не слишком простой выбор – в столицу Армении поехал Владимир Путин, а на мероприятия в Чанаккале – спикер Государственной думы Сергей Нарышкин. Вообще говоря, российский руководитель мог бы никуда и не ехать, как ему предлагали отдельные советники, а отправить в Армению и Турцию равнозначные по рангу фигуры. Так поступил президент США Барак Обама, который вроде бы признает факт «массового убийства армян» в 1915 году. Но на своих традиционных ежегодных выступлениях перед армянской диаспорой США он принципиально не произносит слова «геноцид», прячась за понятным только этой аудитории и никому больше выражением «Мец егерн», что в переводе с армянского означает «Великая резня».
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
