При виде нас один из кардиналов, в котором я тут же узнала государственного секретаря Анджело Содано, встал и направился нам навстречу. Он был среднего роста, на вид ему было семьдесят с небольшим, его лицо венчал широкий лоб, образовавшийся вследствие малозаметной лысины, а напомаженные белые волосы были скрыты под кардинальской шапочкой из пурпурного шелка. На нем были старомодные очки с землистого цвета оправой и большими четырехугольными стеклами, черная сутана с пурпурной отделкой и пуговицами, переливчатый пояс и такие же носки. На его груди выделялся скромный нагрудный золотой крест. Его высокопреосвященство подошел к префекту с широкой дружеской улыбкой, чтобы обменяться с ним приветственными поцелуями.
— Гульельмо! — воскликнул он. — Как я рад снова тебя видеть!
— Ваше высокопреосвященство!
Их обоюдная радость встрече была очевидной. Значит, префект не выдумывал, рассказывая мне о своей старинной дружбе с самым важным лицом в Ватикане (после Папы, конечно). Я была во все большей растерянности и изумлении, словно все это был лишь сон, а не осязаемая действительность. Что же такое случилось, что я оказалась здесь?
Остальными присутствующими, которые тоже внимательно и с интересом наблюдали за сценой, были кардинал-викарий Рима и председатель конференции епископов Италии его высокопреосвященство Карло Колли, спокойный мужчина с приветливым выражением лица; архиепископ-секретарь второй секции монсеньор Франсуа Турнье (его я узнала по шапочке фиолетового, а не пурпурного, кардинальского, цвета) и молчаливый светловолосый воин, хмуривший прозрачные брови так, будто он был глубоко недоволен происходящим.
Вдруг префект обернулся ко мне и подвел меня за плечо поближе, так что я оказалась на одной линии с ним, перед государственным секретарем.
— Ваше высокопреосвященство, это доктор Оттавия Салина, — представил он меня; Содано в считанные секунды окинул меня взглядом с головы до ног. Хорошо хоть в этот день я была одета прилично: в красивую серую юбку и комплект из джемпера и кофты теплого розового цвета. «Лет тридцать восемь — тридцать девять, неплохо выглядит, — наверное, думал он, — приятное лицо, короткие черные волосы, черные глаза, средний рост».
— Ваше высокопреосвященство… — прошептала я, приседая в поклоне, чтобы, склонив голову в знак уважения, поцеловать перстень, который поднес к моим губам государственный секретарь.
— Доктор, вы монахиня? — спросил он вместо приветствия. У него был небольшой пьемонтский акцент.
— Сестра Оттавия, ваше высокопреосвященство, — поспешно пояснил префект, — принадлежит к ордену Блаженной Девы Марии.
— А почему она в мирской одежде? — спросил вдруг со своего места архиепископ-секретарь второй секции монсеньор Франсуа Турнье. — Разве ваш орден, сестра, не носит монашеских облачений?
Это было сказано крайне оскорбительным тоном, но я не собиралась поддаваться запугиванию. За столько лет жизни в Городе я была в подобной ситуации бесконечное число раз и уже закалилась в тысячах баталий за честь моего пола. Я взглянула ему прямо в глаза и ответила:
— Нет, монсеньор. Мой орден перестал использовать монашеские одеяния после Второго Ватиканского Собора.
— А, после Собора!.. — с явным неудовольствием пробормотал он. Монсеньор Турнье был очень видным мужчиной, настоящим кандидатом, по крайней мере внешне, на пост главы церкви, одним из щеголей, которые всегда чудесно выходят на фотографиях. — «Прилично ли жене молиться Богу с непокрытою головою?» — спросил он вслух, цитируя Первое послание святого Павла к коринфянам.
— Сестра Оттавия, монсеньор, — заметил префект в качестве оправдания, — является доктором наук в области палеографии и истории искусства и, кроме того, обладает многими другими научными званиями. Она уже восемь лет возглавляет реставрационную и палеографическую лабораторию тайного архива Ватикана, преподает в ватиканской Школе палеографии, дипломатики и архивного дела и имеет многочисленные международные премии за исследовательские труды, в том числе и престижную премию Гетти, монсеньор, лауреатом которой она стала дважды, в 1992-м и 1995 году.
— Вот как! — удовлетворенно воскликнул государственный секретарь кардинал Содано, беззаботно присаживаясь рядом с Турнье. — Ну вот… Поэтому, в сущности, вы и здесь, сестра, поэтому мы просили о вашем присутствии на этом совещании.
Все смотрели на меня с явным любопытством, но я выжидательно молчала, чтобы за мои слова архиепископ-секретарь не процитировал в мою честь фрагмент из святого Павла, гласящий: «Жены ваши в церквах да молчат; ибо не позволено им говорить». Я подумала, что монсеньор Турнье, да и все остальные присутствующие наверняка ставят намного выше меня монашек, находящихся у них в услужении, которых у каждого из присутствующих должно было быть по крайней мере три или четыре, или польских монахинь Святейшего Сердца Иисуса, носящих рясы и похожие на козырек крыши головные уборы, готовящих для Его Святейшества, убирающих у него в покоях и заботящихся о том, чтобы его одежда всегда сверкала; или сестер из конгрегации Благочестивых учениц Божественного Учителя, которые работали в Городе Ватикане телефонистками.
— Теперь, — продолжил его высокопреосвященство Анджело Содано, — архиепископ-секретарь монсеньор Турнье объяснит вам, зачем вас позвали, сестра. Гульельмо, иди сюда, — сказал он префекту, — сядь со мной. Монсеньор, слово вам.
Монсеньор Турнье спокойно встал с табурета с уверенностью, которой обладают лишь те, кто знает, что их внешний вид без труда прокладывает им путь везде в этой жизни, не глядя, протянул руку в сторону светловолосого солдата, который дисциплинированным жестом вручил ему толстую папку черного цвета. В желудке у меня все перевернулось, и на мгновение я подумала, что, что бы именно я ни сделала плохого, это должно было быть что-то совершенно ужасное, и я наверняка выйду из этого кабинета с пособием по увольнению в кармане.
— Сестра Оттавия, — начал монсеньор; голос его был низким и гнусавым, и он старался не смотреть на меня, — в этой папке вы найдете фотографии, которые мы могли бы назвать… как? Конечно, невиданными. До того, как вы рассмотрите их, мы должны сообщить вам, что на них — тело недавно погибшего мужчины, эфиопа, личность которого нами еще с точностью не установлена. Вы увидите, что это увеличенные снимки некоторых частей его тела.
А!.. Значит, меня не увольняют?
— Пожалуй, следует спросить сестру Оттавию, — впервые вмешался кардинал-викарий Рима его высокопреосвященство Карло Колли, — сможет ли она работать с такими отталкивающими материалами. — Он взглянул на меня с каким-то отцовским беспокойством и продолжил: — Этот несчастный, сестра, погиб в катастрофе и очень обезображен. Смотреть на эти фотографии довольно неприятно. Вы полагаете, что сможете это вынести? Потому что, если это не так, вам нужно только сказать нам об этом.
Я оцепенела от изумления. Меня не оставляло глубочайшее ощущение, что они ошиблись адресом.
— Простите, ваши высокопреосвященства, — запинаясь, проговорила я, — но не лучше ли вам проконсультироваться у патологоанатома? Я не могу понять, чем здесь могу пригодиться я.
