И все же я чувствовала, что он испытывает боль, демонстрируя работы других, а не свои собственные, и это придавало ему в моих глазах еще большую привлекательность. Я страдала вместе с ним, в то же время восхищаясь его храбростью и упорством.
Гленну всего тридцать четыре года. Почему бы ему не начать все сначала? — думала я. Теперь он сможет сочетать вдохновение с мастерством, которое без сомнения присутствовало в его ранних работах. Я почувствовала себя музой, необходимой каждому художнику, которая должна пожертвовать собой ради искусства.
При воспоминаниях об этой галерее у меня перед глазами всегда всплывает одна картина. К сожалению, тогда я еще не знала, что она могла бы послужить для меня предостережением.
На первый взгляд в ней не было ничего примечательного, но она почему-то сразу же привлекла мое внимание. Покрытое льдом зимнее озеро с голыми серыми деревьями по берегам, чистое голубое небо, яркие фигурки конькобежцев… Я скользнула по этой картине коротким взглядом и собиралась уже отойти, как вдруг увидела, что там, в действительности было изображено.
На первый взгляд казалось, что это милая работа художника-примитивиста, но при внимательном рассмотрении маленькие фигурки конькобежцев переставали казаться забавными. Несмотря на яркие одежды, в каждой из них проступало что-то уродливое, а действия были далеки от невинных. Там была девочка, стремительно летящая к каменной насыпи навстречу неминуемой опасности… Маленький мальчик, который толкал другого в костер, разведенный на берегу… Высокий подросток прицелился из ружья в маленького коричневого зверька, пытающегося скрыться среди деревьев. Этот юноша был выписан с особой тщательностью: его клетчатая куртка, синие джинсы, шапка в красно-черную клетку, а возле его ног лежал маленький мешок для дичи и кучка мертвых зверьков, среди которых легко было различить лису, енота, кролика.
Сначала я подумала, что рукой художника водило желание показать жестокую правду жизни, но потом разглядела гораздо большее: эта картина сама словно излучала зло. Каждый маленький трупик был выписан с каким-то патологическим удовольствием, и в этом чувствовалось что-то противоестественное. Тем не менее, это произведение производило очень сильное впечатление.
Я попыталась разглядеть имя художника, но нашла только едва заметные инициалы в правом нижнем углу.
Гленн разговаривал с кем-то в дверях галереи. Когда посетитель ушел, он подошел ко мне.
— Какая ужасная картина! — воскликнула я. — Кто ее написал?
Мои слова почему-то вызвали у него раздражение.
— Это своего рода шедевр, — сказал он. — А ты обратила внимание на дом на вершине холма, вон там, слева?
Я его не заметила. Солнечный свет заливал озеро, но все остальное лежало как бы в тени, и высокий серый дом на вершине холма прятался среди стволов по-зимнему голых деревьев. Вглядевшись, я нашла в нем множество крошечных деталей, которые тоже показались мне зловещими — выступающие башни, напоминающие настороженно стоящие уши, бледные окна, похожие на страдающие лица…
— Это «Высокие башни», — пояснил Гленн. — В этом доме я вырос. Чандлеры владеют всей землей на дальней стороне озера, и в известном смысле само оно тоже принадлежит нам. — Его лицо помрачнело. — Хотя сейчас там поселились люди, которые хотят отобрать его у нас. Но мы найдем способ остановить их.
Что-то словно кольнуло меня в затылок, и я нагнулась, чтобы внимательнее приглядеться к инициалам, которыми была подписана картина. Я различила две буквы — «Г. Ч.» — и изумленно посмотрела на Гленна.
— Так это твоя работа?! Неужели ты способен создать такое?.. Но почему, Гленн, почему?
Он сердито потащил меня прочь от картины.
— Нет, не моя! Я — владелец этой картины, а не художник. Пойдем отсюда!
Во всем этом чувствовалась какая-то тайна, и меня вдруг охватило ощущение, что я обязательно должна разгадать ее.
— Почему ты не хочешь, чтобы я на нее смотрела? Она действительно написана мастерски, хотя вначале немного шокировала меня. Ты не должен стыдиться ее, если…
Гленн больно сжал мою руку.
— Я уже сказал тебе, что она не моя. И не хочу, чтобы ты смотрела на нее, потому что это может настроить тебя против озера Серых камней и моего родового гнезда. Мне не нужно, чтобы ты относилась к ним с предубеждением, Дина, потому что собираюсь отвезти тебя туда. Ведь ты поедешь со мной, правда?
Он повернул меня лицом к себе, и я встретила взгляд его горящих темных глаз, от которых не смогла оторваться. Они как будто бросали мне вызов и одновременно умоляли. Моя тревога возрастала.
— Но зачем мне ехать в «Высокие башни»? — с недоумением спросила я.
— Затем, что я собираюсь заняться головкой из алебастра, а ты будешь позировать мне, Дина. Я должен начать работу как можно быстрее, прежде чем потеряю это ощущение, которое с таким трудом нашел, и этот образ.
— Но я собиралась позировать тебе здесь, — сказала я. — Ты говорил, что будешь работать в студии позади галереи. Я думала, что мы начнем на этой неделе.
Он положил руки мне на плечи, и мое тело, казалось, само потянулось ему навстречу, словно истосковавшись по этим прикосновениям. Я ничего не могла с собой поделать.
— Ничего не выйдет, — возразил Гленн. — Это не то место. — Он бросал отрывочные фразы, не сводя с меня полубезумного взгляда горящих глаз. — Все, что я начинал здесь, заканчивалось неудачно. Это были годы ужасных провалов. На этот раз я не могу рисковать. В «Высоких башнях» у меня есть подходящий материал — белый словно снег алебастр с легкой примесью зеленого цвета. Там мне будет хорошо, я почувствую себя комфортно…
Я была обеспокоена, смущена, и, хотя мне было трудно противоречить ему, но все же…
«Высокие башни» находились в северном Нью-Джерси. Я не хотела ехать в северный Нью-Джерси точно так же, как не хотела, чтобы у Гленна были голубые глаза. Это в теории женщина всегда ищет мужчину того же типа, что и ее первая любовь. Я знала, что это неправда и стремилась избегать любого сходства с Трентом Макинтайром. Мне нужно было навсегда забыть эти размашистые шаги, которыми он ушел от меня.
— Гленн, но в Нью-Йорке у меня есть работа, — напомнила я ему, — о которой я давно мечтала. Кроме того, мне не позволят сейчас уйти в отпуск, а значит, я потеряю это место. Я должна думать о своем будущем!
— Нет, — сказал он спокойно и без всякого высокомерия. — На этот раз ты должна думать обо мне и о моей работе. Для меня это вопрос жизнь и смерти, Дина. И ты знаешь это, правда?
Я знала это. Он меня убедил. И все же я боялась. Что станется со мной, когда шедевр из алебастра будет закончен? Какую роль Гленн уготовил мне на будущее?
Отступив назад, я высвободилась из объятий Гленна, отвернулась, чтобы не видеть темного пламени, горящего в его глазах, и торопливо пошла прочь. Похоже, сейчас необходимость побега приобретала первостепенную важность.
