– Мам, ты чего делаешь?
– Табаком воняет.
– Чем воняет?
– Сигаретами.
– Да кажется тебе. Ничем не пахнет.
По дороге в школу нас преследовал воображаемый шлейф табачного дыма, даже в классе у Машки было страшно накурено. К десяти утра я чувствовала себя уже совершенно разбитой, голова раскалывалась на кусочки, руки тряслись, а желудок крутило. Когда позвонил Сергей, я просто рыдала в трубку.
– У меня начались обонятельные галлюцинации. Почему бы мне не пахло чем-нибудь не таким отвратительным?
– Розовым маслом..- Что?
– У прокуратора Иудеи была редкая болезнь. Его преследовал запах розового масла.
– Наверное, тогда еще не было сигарет. Сергей, что мне делать? Сергей, когда ты приедешь? Мне плохо, у меня голова сейчас лопнет…
– Давай мы с тобой выйдем на улицу, там солнышко…
Я слышала, что Сергей открывает дверь, слышала шум ветра в трубке. Как ни странно, мне полегчало. Дым в голове стал рассеиваться, и под успокаивающее бормотание Сергея я начала потихоньку засыпать.
– Коша, ты спишь?
– Угу. Спасибо, – сквозь сон сказала я. – Только не возвращайся в комнату. Мне там душно.
Голова не болела. Я заснула.
В производственном отделе не курили, но в этом и не было необходимости – от присутствующих так отчетливо несло табачищем, что из воздуха можно было вертеть самокрутки. И это притом, что половина населения комнаты была женского пола. А может, мое обостренное обоняние клеветало на добросовестных работников издательства?
В очередной раз я решил поделиться бедой с любимой женщиной, но…
– Ой, я не могу, ой, мне плохо, – сразу же заныла она, – ой, дышать нечем!
«Это не тебе, это мне дышать нечем», – мысленно поправил я ее, но спорить не стал. Наоборот, в знак солидарности покинул непроветриваемое помещение. Нам сразу же стало легче. Синхронно. Я даже пообещал не возвращаться в эту табакерку, и с радостью сдержал обещание. Попросту свалил домой. Отдел и без меня неплохо работал.
Однако следующее утро показало мне, что я жестоко заблуждался. Чуть ли не с рассвета (часов с одиннадцати) начались звонки с требованием появиться, решить, разобраться и надавать по голове. Прибыв по сигналу тревоги, я окунулся в гущу – гущу табачного дыма и внутрииздательских дрязг. Выяснилось, что наш плотно спаянный коллектив представляет собой единый организм, составленный из несовместимых органов. Производственный отдел кляузничал на редакции, редакции требовали от производства «нормальной работы» (то есть безропотного приема всех кое-как отредактированных рукописей), а руководители проектов вносили в эту грызню лихорадочное оживление.
По идее, я должен был невозмутимо разбираться со всей этой камарильей да еще и обеспечивать выпуск книг.
Полчаса я держался, но потом понял, что запасы кислорода в организме на исходе. Шатающейся походкой я выбрался в коридор (там курили!), а затем на улицу. На мобильнике значились три неотвеченных звонка. Я даже без проверки знал, от кого.
– Ты же обещал! – Катя была агрессивна. – Зачем ты туда пошел? Отравить меня хочешь?
Пришлось в терпеливых, но твердых выражениях объяснять, что между нами сотни километров и дышим мы совершенно разной атмосферой.
– Неужели тебе трудно, – спросила Катя, дослушав мою речь до конца, – просто взять и не входить туда?
«Действительно, – подумал я, – подумаешь, рабочее место. Здоровье ребенка важнее».
Подумал и затряс головой. Да что за чертовщина у нас постоянно? То платья из воздуха возникают, то грозы с ливнями устраиваются, а теперь вообще дурь какая-то! Почему я должен обращать внимание на истерики беременной женщины?
Остаток дня я руководил производством, сидя в приемной директора.
* * *
День начался просто замечательно. Ничего не болело. Значит, Сергей не пошел на свою дурацкую работу.
Вообще-то, я человек довольно рациональный, между прочим, с высшим техническим образованием. В мистику мне верить не положено. Я не знаю, каким образом воздух, которым дышит Сергей, попадает в мои легкие, более того, я точно знаю, что это невозможно, но если, когда он дышит табаком, у меня болит голова, значит, он должен из прокуренного помещения выйти. Это логично.
Мы с Машкой шли в школу, вокруг был свежий воздух, голубело небо и пахло весной. Маша непрерывно нто-то рассказывала, хвасталась своими успехами, а я наслаждалась жизнью.
Все-таки у меня замечательный ребенок! И второй будет такой же замечательный! И друзья у меня чудесные! Звонят все по нескольку раз в день, спрашивают как жизнь. Продукты привозят, Машу из школы, забирают в особо неудачные дни.
И работа хорошая. Была.
А с другой стороны, зачем мне работа? У меня есть мужчина, который меня любит, он обо мне позаботится. Я заслуживаю того, чтобы сидеть дома, растить ребенка и не парить себе мозги какими-либо еще проблемами, кроме как покакал он (в смысле – ребенок) или не покакал.
Машка будет учиться в хорошей школе. Русский язык нормально выучит, а не факультативом, как сейчас. Вузы в Москве, опять-таки, поприличнее. Мягко говоря.
Забавно. Мои дети будут москвичами… Сколько мы смеялись над москвичками за их аканье и вечную заполошенность, за слепое следование моде, причем во всем, начиная с одежды и заканчивая художественными выставками. Неужели Маша, когда вырастет, тоже будет ходить на престижные вернисажи только потому, что все туда уже сходили?
У нас, если фильм не понравился, говорят:
– Ерунда. Не ходи. Москвичи сообщают:
– Полное дерьмо. Но тебе надо сходить, чтобы иметь об этом представление.
Будем надеяться, что у меня хватит чувства юмора, чтобы нейтрализовать влияние этого города и вырастить нормальных девчонок.
День прошел легко и просто, как будто и не было никакого токсикоза.
Вечером Маша устроила истерику. Мальчик из класса подарил ей деньги, я потребовала, чтобы она их завтра же вернула, мотивируя тем, что это деньги не его, а родителей. Что тут началось! Ребенок надул губы, стал топать ногами, кричать, что ничего она отдавать не будет, что нечего ей приказывать…
Довела меня до слез. Я смотрела на Машу и ужасалась – глаза злые, смотрит как чужая. А если и вторая будет такая же? А если они сговорятся и вдвоем на меня вот так набросятся? А если и Сергей будет с ними заодно?
А что я буду делать в этой Москве? У меня там никого нет, даже работы нет, буду сидеть дома и рассматривать ребенковые какашки…
Сергей будет ходить на всякие презентации с красивыми москвичками, приходить домой и ужасаться, глядя на меня. Я никогда не стану такой, как они. Я никогда не смогу вписаться в этот город…
