— Смотри-ка, приплыли уже. — Прокемаривший всю дорогу мужичок расплатился и вышел у экс-ресторана «Нарва», а Сереге тут же улыбнулась удача в лице спешившей в Ломоносов влюбленной парочки. Обратный путь он проделал в обществе двух пьяных, но платежеспособных дам бальзаковского возраста, а когда выгрузил их в Лигово, метро уже закрылось и клиент пошел косяком. Правда, и желающих поправить бюджет путем извоза было хоть отбавляй, так что зевать не следовало.
К трем часам, почувствовав усталость, зверский голод и глубокое отвращение к презренному металлу, Прохоров с наслаждением отлил за киоском, потребил «Спикере» и твердо решил завязывать — плевать, всех денег не заработаешь. Он стремительно миновал район Сенной, лихо вырулил на пустой Московский и на бреющем полетел в крайнем левом ряду, только изношенный задний мост загудел.
Вскоре оказалось, что не он один уважает быструю езду, — не доезжая «Фрунзенской», в хвост ему пристроилась «девятка» с тонированными стеклами и принялась сигналить дальним светом, ежесекундно напоминая о своем присутствии пронзительным ревом музыкального клаксона — «я кукарача, я кукарача». Соседние полосы были свободны, движения практически никакого, и Серега сразу понял, что ребятки ищут на жопу большое дорожное приключение. Есть, однако, хотелось до тошноты, и, решив не связываться, а действовать по принципу «не трожь дерьмо», он уступил дорогу, перестроившись правее, — катитесь с песнями. Ничего подобного.
«Девятка» на обгон не пошла, — по-прежнему держась у Тормоза в кильватере, она пронзительно завывала: «Я кукарача». Понять ребяток было несложно — ску-у-у-у-у-чно, а так наедешь на лоха в колымаге с черными номерами, глядишь, настроение и поправится.
Если путь компромисса не дает результата, нужно вставать на тропу войны. «Ладно, суки». Зловеще ухмыльнувшись, Прохоров резко, чтобы у водителя «девятки» очко сыграло, дал по тормозам и тут же, уворачиваясь от удара, с полным газом ушел вправо. Преследователи, видимо перессавшись, увеличили дистанцию, но музыкальное сопровождение под ослепительный свет галогенок не отключили, и прохоровскому долготерпению пришел конец. Сбросив скорость, он приоткрыл дверь и мастерски, точно рассчитав направление турбулентных потоков, зелено и обильно харкнул на лобовое стекло «девятки». Тут же ушел вправо, затормозил и, хрустнув суставами пальцев, принялся ждать.
— Я маму твою. — Из остановившейся «девятки» выскочил разгоряченный джигит и, потрясая массивным ломиком, называемым в определенных кругах «Фомой Фомичем», с чисто восточным темпераментом устремился к «тройке». — Я жопу твою, я папу твою, я каждый пуговиц твою…
Не дослушав, Серега резко распахнул дверь, и ее острая кромка плотно впечаталась сыну гор между ног, отчего монолог прервался, а сам оратор, схватившись за мужскую гордость, скорчился в три погибели.
— Что, квадратные небось стали? — Окончательно рассвирепев, Прохоров выбрался из машины и сильным «бодающим» ударом колена превратил лицо супостата в кровавое месиво. — Свободен, отдыхай.
Тем временем из «девятки» выскочили кунаки подраненного джигита, причем один с пятнадцатидюймовым клинком для выживания а-ля Джон Рембо, другой с цепью от мопеда «Верховина» с элегантным грузиком на конце. Тут же выяснилось, что работать в паре молодцы не умеют, и, без труда «вытянув их в линию», Прохоров от всей души въехал супостату с тесаком своим сорок пятым по печени. А обут он был, между прочим, в ботиночки «Милитари», с железными вставками и армированными острыми кантами. Джигит, екнув всеми внутренними органами, выронил кинжал и покорно залег давиться блевотиной, а Серега, не теряя темпа, взялся за его напарника.
На вид тот был красив и отважен, словно горный барс, только первое впечатление обманчиво. В мгновение ока «барс» забился на водительское кресло, задраился и приготовился благополучно отчалить, но не тут-то было. С легкостью запрыгнув на капот, Се-рега оглушительно вскрикнул и, хорошо вложившись нехиленькой массой, ударил лобовое стекло ребром ступни. Хрустнув, оно тут же превратилось в податливую пленку, тяжелый ботинок вдавил ее внутрь и с силой въехал лицу кавказской национальности конкретно в рожу. Мощно, словно конским копытом….
Финита ля комедия — инцидент был исчерпан.
«Вот так, ребятки, трое ваших сбоку нет». Выдав на прощание блевуну пинок по почкам, Серега сплюнул, подобрал трофеи и направился к своей «трешке». Больше всего на свете ему хотелось сейчас жареных пельменей — с хрустящей корочкой, в сметане и кляксах расплавленного сыра, под томатный сок, чуть подсоленный, с мякотью… Однако полет гастрономических фантазий резко прервали.
Слева выросла громада «тойоты фо раннер», тонированное стекло ушло вниз, и мордастый, стриженный а-ля Котовский бык показал знаками, чтобы Прохоров припарковался:
— Тормози, с тобой будут говорить.
Джип сразу же принялся забирать вправо, как бы подталкивая «тройку» к тротуару, и ничего другого не оставалось, как подчиниться и притормозить. «Нет, пожрать, видно, точно не придется». Вздохнув, Серега прикинул высоту поребрика, чтобы на крайняк рвануть через газон во двор, а тем временем бок о бок с ним остановился белый «шестисотый», и солидный лысый папа в галстуке «кис-кис» негромко выразил свое одобрение:
— Хорошо деретесь, молодой человек. Не лучше ли делать это за деньги?
Выглядел он крайне респектабельно — остатки благородной седины, холеная кожа, шикарный костюм, только вот взгляд был жесткий, как у голодного хорька.
— Подумать хотелось бы. — Выдавив улыбку, Прохоров разглядел в глубине салона совершенно потрясную блондинку в вечернем туалете и, остро ощутив свое убожество, проглотил голодную слюну: «Из ночного клуба, наверное, нажрались, трахаться едут…»
— Надумаете, звоните. — Лысый ласково ощерился и, протянув через окно визитку, сунул следом стобаксовую купюру. — Это за приятное зрелище. Люблю, когда срань черножопую на место ставят раком.
Тонированное стекло плавно поднялось, навсегда скрыв от Серегиных глаз блондинистую красотку, мощно взревел шестилитровый двигатель, и, сорвавшись с места, «мерседес» стремительно полетел по ночному проспекту. Джип сопровождения, двинувшись следом, на первом же перекрестке перестроился и прикрыл правый бок головной машины — крутизна, европейский класс, высший пилотаж. «Бесятся с жиру, сволочи, бензин девяносто восьмой жгут». Прохоров проводил кортеж взглядом и, убрав, не рассматривая, визитку с баксами, что было сил припустил домой — есть хотелось нестерпимо. Миновав «Электросилу», он ушел направо — так короче, да и светофоров меньше, возле железнодорожной платформы вырулил на Ленинский и скоро уже мчался по знакомой до каждой выбоины гигантской полуподкове проспекта Ветеранов.
Когда-то давно на этом месте были леса да болота, где в нищете и дикости прозябали воспетые поэтом убогие чухонцы. Позже на народных костях сатрапы самодержавия возвели здесь усадьбы, разбили парки и сады с гротами да павильонами, где и предались разврату и нравственному разложению. На берегу Литовского озера высились дворцы с башнями и бельведерами, благоухали заросли шиповника, а на поверхности прозрачных вод расцветали диковинные лилии.
