Рузвельт так спешил сверить это название со своим гостем, что, не дожидаясь завтрака, вызвал помощника, чтобы тот довез его до двери в комнату Черчилля. Премьер-министр ночевал на том же этаже, недалеко по коридору, в Розовой комнате. Рузвельт постучал. Черчилль пригласил его войти, но предупредил, что принимает ванну. Через несколько секунд премьер-министр неожиданно вышел из ванной в гостиную, стены которой были украшены сценами в духе викторианской Англии, «совершенно голый»[12]. По выражению Рузвельта, он выглядел как «розовый херувим».
По воспоминаниям Рузвельта, он воскликнул:
– Уинстон, я нашел: «Объединенные Нации»![13]
– Хорошо! – ответил Черчилль.
* * *
В Каире Рузвельт планировал встретиться с генералиссимусом Чан Кайши, главой китайского националистического правительства, чтобы обсудить вопросы участия Китая в войне против Японии. Дела в Китае шли настолько плохо, что Рузвельт опасался, как бы китайцы не вышли из войны. «Несмотря на то что сообщают газеты, войска Чан Кайши совершенно не способны воевать», – признавался он своему сыну Эллиоту[14]. Он хотел подбодрить генералиссимуса и укрепить его дух. Однако не менее важно было также то, чтобы их встреча получила большой общественный резонанс. Это было необходимо для того, чтобы представить Китай в качестве четвертой великой державы в Объединенных Нациях – «четвертым полицейским». Интуиция и предчувствие подсказывали Рузвельту, что для того, чтобы Организация Объединенных Наций в полной мере олицетворяла весь мир, Азия также должна быть представлена в ней на равных правах. Он осознавал, что ни Черчилль, ни Сталин не понимали этого в отличие от него. Они согласились с присутствием Китая только по его настоянию.
Тем не менее президент, вероятно, не направился бы в Каир, если бы не перспектива встретиться в Тегеране со Сталиным. Чан Кайши можно было бы пригласить в Вашингтон. Мадам Чан уже гостила в Белом доме прошлой весной. Черчилль также неоднократно навещал его в Соединенных Штатах. Однако Рузвельт принял решение организовать встречу с Черчиллем и Чан Кайши в Каире после того, как госсекретарь Корделл Хэлл несколько недель назад телеграфировал ему из Москвы после встречи со Сталиным, сообщив, что маршал становится более сговорчивым, что встреча с ним на Ближнем Востоке вполне вероятна и что, самое главное, Сталин просил передать Рузвельту: «Сразу же после окончания войны в Европе… он [Советский Союз] начнет войну против Японии»[15]. Каир был хорошим местом, чтобы подготовить почву для поездки в Тегеран.
Во время войны всем встречам на высшем уровне присваивались кодовые имена. Кодовым именем для встречи в Тегеране стало – «Эврика». По мнению Рузвельта, это была весьма удачная находка, поскольку именно это, как утверждалось, торжествующе воскликнул Архимед, когда он выскочил из ванны, открыв основной закон природы об объеме вещества. Эта встреча также являлась триумфом для Рузвельта: он пытался организовать ее вот уже более года. Он вел переписку со Сталиным, архивируя его послания (к этому моменту они обменялись уже более чем ста письмами, касавшимися в основном американских и британских военных планов, хода поставок стрелково-пушечного вооружения, продуктов питания, самолетов, танков, топлива, а также сырья для советских заводов, в последнее время – условий капитуляции Италии), в ходе которой предлагал, где и когда они могли бы встретиться. Сталин постоянно отвечал ему отказом, всегда на том основании, что в качестве Верховного Главнокомандующего вооруженными силами СССР и главы Государственного Комитета Обороны, а также руководителя Генерального штаба он должен быть в постоянном контакте со своим Генеральным штабом, готовым принять необходимые решения каждый день, каждую минуту. Поэтому он не мог покинуть страну.
Это было именно так, особенно в начале войны, когда Россия оказалась в смертельной опасности. Сталин ежедневно проводил совещания с маршалом Александром Василевским, начальником Генерального штаба Советской армии, и с генералом Георгием Жуковым, заместителем Верховного Главнокомандующего, храбрым и талантливым руководителем, который организовывал оборону Москвы и Ленинграда. Сталин вначале не отличался военным талантом, но он научился слушать своих генералов и перерабатывать огромное количество информации, чтобы как следует продумывать планы ведения боевых действий. Жуков в последующем напишет о Сталине, что, являясь «выдающимся организатором», тот «раскрыл способности как Верховного Главнокомандующего, начиная со Сталинградской битвы … овладел основными принципами организации фронтовых операций… и руководил ими со знанием дела, хорошо разбирался в больших стратегических вопросах»[16].
Однако теперь, к концу 1943 года, крайней необходимости в такой практике уже не было. Ленинград все еще находился в блокаде, но Красная армия уже вернула себе две трети территории, захваченной немцами. В феврале она одержала блистательную победу под Сталинградом после окружения девяноста двух тысяч плохо одетых, голодных германских солдат, представлявших собой последние остатки армии, наносившей удар. В июле она восстановила контроль над Курском, юго-западнее Москвы. В этой грандиозной битве принимали участие два миллиона человек, шесть тысяч танков и четыре тысячи самолетов. После Курской битвы германская армия уже не проводила наступательных операций. К осени 1943 года русские стали называть завершавшийся год переломным[17].
Наиболее явным признаком этой перемены было то, что в сентябре Сталин, наконец, решил, что теперь он может выехать за пределы страны, возложив необходимую ответственность на своих генералов, и лично встретиться с Рузвельтом. Тем не менее он принял план Рузвельта относительно этой встречи только за день до того, как Рузвельт покинул Вашингтон. За последний год руководители двух стран обсудили различные варианты по возможному месту встречи. Рузвельт предложил несколько дат и мест, где они могли бы собраться вместе. В этом списке фигурировала Исландия, юг Алжира, Хартум, Берингов пролив, Фэрбенкс на Аляске, Каир и Басра. (Предложив Берингов пролив, президент в высшей степени проявил широту души, написав: «Я думаю, мы могли бы встретиться либо на Вашей, либо на моей стороне Берингова пролива»[18].)
Сталин отверг все эти предложения. В одном из редких ответных писем, собственноручно написанных им, которое Франклин Д. Рузвельт получил 8 августа, Сталин вначале нелюбезно предложил в качестве места встречи Архангельск (на крайнем севере России на берегу Белого моря) или Астрахань (на юге России), а затем продолжил: «Если Вас лично это не устраивает, то Вы могли бы направить в один из названных пунктов вполне ответственное доверенное лицо… Я уже г-ну Дэвису говорил в свое время, что не имею возражений против присутствия г-на Черчилля на этом совещании»[19]. Наконец, в сентябре Сталин написал, что он может выехать на встречу, но «момент встречи должен быть уточнен дополнительно, считаясь с обстановкой на советско-германском фронте[20]», и предложил Тегеран в качестве места встречи. Рузвельт ответил, что участие во встрече в Тегеране было бы для него весьма затруднительным, ссылаясь на свои обязанности, закрепленные в конституции: «Я не могу допустить задержек, которые могут возникнуть при полетах в обоих направлениях через горы в ложбину, где расположен Тегеран. Поэтому с большим сожалением я должен сообщить Вам, что не смогу отправиться в Тегеран. Члены моего кабинета и руководители законодательных органов полностью согласны с этим»[21]. Именно тогда Рузвельт предложил Басру и Багдад в Ираке или Анкару в Турции, завершив свое послание следующей фразой: «Выручите меня в этом критическом положении».
