— Слушай, Серега… а пулька-то моя.
— Чего-о-о? — не понял Сергей. — Ты чего буровишь-то? Или браги ночью перепились?
— Пулька, говорю, моя, — пропустив мимо ушей намек на ночную попойку под шум дождя, повторил Безносов. — Я таких несколько штук сделал. Еще по весне. Видишь заточку? Так это, если вдруг медведь-шатунишко встретится, чтобы сразу наповал…
Шаманин верил и не верил услышанному.
— А как же… как же она могла здесь оказаться?..
И он показал на тигра.
— Не знаю. Убей меня Бог, сказать не смогу.
— И все-таки?
Безносов сморщился, с силой потер виски.
— Знаешь… не хочу, конечно, грешить зря, но несколько таких пулек я одному человеку дал, из леспромхозовских. Он тогда пристал ко мне как репей: продай да продай, и даже водяры литруху выставил. Вот я и…
— Ты можешь говорить внятней?! Кому?
— Да ты его знаешь вроде бы. Тюркину. Он тогда как раз из трактористов в сторожа перевелся, на здоровье сильно жаловался. И его оставили на отработанной лесосеке технику сторожить. А я этот участок принимал как раз. Ну, разговорились как-то за чаем, он и признался, что шатунишку боится. Появился, мол, неподалеку бродит. Я и дал ему пяток патронов с такой вот насечкой.
— И что?
— Да ничего. Он обрадовался сильно, литр водки выставил, на том и расстались.
Безносов замолчал, угрюмо уставившись на тигра, молчал и Шаманин. Наконец спросил негромко:
— Ты его видел после этого?
— Конечно, — охотовед пожал плечами. — Кстати, лесосека та недалеко отсюда. Можно хоть пешком через сопку дойти, хоть протокой спуститься.
— То есть ты хочешь сказать?..
— Ну! — кивком подтвердил Безносов. — Этот гад безвылазно на своей лесосеке сидит, там его и спеленать можно будет.
— А это точно твоя пулька?
— Лучше не спрашивай, — в вымученной улыбке скривился Безносов. — Я же эту сердцевинку своими собственными руками подтачивал, и мне ли ее не узнать.
Когда в седловину поднялся бригадир вальщиков Евтеев, Безносов вкратце пересказал ему суть дела, и бригадир, недолго думая, решил спуститься с ним вдвоем по речной протоке к лесосеке, где, возможно, до сих пор мог находиться Виктор Тюркин, и, если удастся, задержать его до выяснения всех обстоятельств.
В общем-то, как резюмировал Евтеев, все было ясно и важно было только не упустить плечистого тракториста леспромхоза, который вдруг ни с того ни с сего подался с хорошо оплачиваемой работы в сторожа, теряя при этом немалые деньги.
Шаманин хмуро кивал, понимая охотничий настрой мужиков. Его беспокоило другое: отсутствие какого-либо оружия на таборе. Объявление о пожаре в Дальнем урочище застало парашютистов врасплох, собирались на скорую руку, — и никто из его команды даже «тулку» шестнадцатого калибра не захватил. А идти на пару без оружия на хорошо вооруженного преступника, которому за убитого тигра может грозить тюрьма, это не блинами с красной икрой баловаться.
— Может, кого-нибудь из моих парашютистов прихватить? — Шаманин поглядел на жилистого, но не очень плечистого охотоведа. — Все-таки шесть рук — не четыре кулака, надежней будет.
На что раззадорившийся Безносов только по плечу его похлопал:
— Обижаешь, однако, Серега. Вспомни, сколько я браконьеров взял? Да и лодчонка-то — резиновая, дай-то бог, чтобы двоих выдержала.
— Тебе видней, конечно, — не стал спорить Шаманин и, напоследок посмотрев на тигра, круто развернулся и зашагал к табору. Надо было успеть осмотреть по пути нижнюю кромку пожарища: не остался ли где очажок или тлеющий, не залитый дождем пенек.
Загребая сапогами выжженную низовым огнем землю, он вышел на пологую подошву сопки, где теперь только чернели одинокие, как воткнутые в кусок хозяйственного мыла спички, обожженные стволы валютного кедра. В отдельных местах все еще курился дымок, и здесь, видимо, придется оставить на окарауливание леспромхозовских мужиков, которые вместе с парашютистами горбатились на пожаре.
Цепко охватывая взглядом особо опасные места и взбивая сапогом черный, жирный пепел, Шаманин обходил особо опасные, вызывающие тревогу очажки, медленно продвигаясь по дымящемуся склону пологой сопки и мысленно набрасывая план окарауливания этого участка.
В общем-то, здесь все было ясно, и он уже подумывал срезать дорогу к табору, как вдруг его взгляд остановился на выжженном, черном, резко сужающемся клине, который своим острием как бы врезался в буреломную чащобу. Похоже, именно там и начался пожар, слизнувший чуть ли не весь склон сопки.
Сергей заторопился. Теперь-то ему стало окончательно ясно, что пожар этот случился не от разряда сухой грозы, — тогда картина была бы совершенной иной, — а явился следствием дела рук человеческих.
Выйдя на середину выжженного клина, он огляделся: никого и ничего, кроме обугленных деревьев да прогоревшей земли под ногами.
Выругался, давая волю своим чувствам и, загребая сапогами пепел, направился в дальний угол тупого треугольника, который своим основанием уходил строго вверх по склону. Здесь он внимательно осмотрелся, пытаясь найти хоть какие-нибудь следы человека. В одном месте, почти у самой вершины треугольника, ему бросилась в глаза огромная лиственница. Поначалу он даже не смог сообразить, чем же она показалась ему подозрительной, просто догадался, что именно от нее и пошел пожар. Хоть и стояла она в глубине пожарища, но обгорела больше всех, и уже одно это говорило само за себя.
Внимательно осмотревшись, он почти наяву представил разыгравшуюся здесь драму. Какой-то недоумок развел под этим деревом костер и, видимо, то ли заснул, то ли пошел проверять сети, которыми в этом месте перекрыл протоку. А долго ли смолистому дереву схватиться огнем?
Шаманин подошел к обгоревшей лиственнице и вдруг остановился, насторожившись. Почти под самым корневищем чернел залепленный сажей и копотью глубокий, щелистый провал.
Принюхавшись, почувствовал запах, который перебивал даже вонь гари. Так сильно могла разить только сгоревшая рыба. Причем не килограмм и не два. И даже не десять.
Сразу же возникло ощущение опасности. Однако вокруг было совершенно спокойно, и только в кустах у реки трещала болтливая сорока.
Обойдя прогоревшую дыру, он увидел под слоем пепла обозначившиеся контуры массивной деревянной дверцы с кольцом. Потянул кольцо на себя, и снизу шибануло смрадом сгоревшей рыбы. Пробуя носком сапога земляные ступеньки, Сергей спустился в землянку.
Из щели, в которую вырвался на волю огонь, падал дневной свет, преломлялся в поднятой копоти, и от этого выжженное нутро землянки казалось каким-то нереальным.
Здесь не только хранили, но и коптили выпотрошенную от икры кету.
— Эй!.. Есть кто живой? — на всякий случай окликнул Шаманин, привыкая глазами к полумраку.
