Управившись, она подошла к зеркалу над камином с мраморным фасадом и принялась с задумчивым видом себя разглядывать. Знакомые дамы часто восхищались ее тонкими чертами и яркими золотисто-карими глазами. Мужчины их круга находили ее фигуру идеальной: изящество стана Матильды подчеркивали приятные глазу округлости.
«Совсем скоро я зачахну, поблекну!..» – подумала она, чуть наклоняясь вперед, чтобы оценить глубину своего декольте. Немного дерзкого, да, но ведь прикрыла же она грудь клочком кружева!
Супруг неизменно демонстрировал ей свое желание – по крайней мере, в те вечера, когда не падал с ног от усталости. Спокойные объятия и ласки, которым они предавались, оставляли молодую женщину неудовлетворенной. Им недоставало неистовства и накала чувств, на которые влюбленных вдохновляет подлинная страсть…
Матильда нахмурилась, представив себе лица приглашенных на ужин гостей. «Мсье Данкур, учитель, с супругой, господин мэр с женой и мы…»
Грохот кастрюль и топот маленьких ног в гостиной вывели ее из задумчивости. Тут же послышался голос сына.
– Жером, милый, я тут! – крикнула она. – Иди и расскажи, как вы погуляли!
Матильда очень любила и всячески баловала сына. Он был центром ее мира – невинное, смешливое создание, которое можно ласкать и целовать. Вот и на этот раз она порывисто обняла ребенка, погладила по белокурым волосам и расцеловала румяные щечки и потный лобик.
– Нехороший мальчик, ты весь мокрый! И башмаки у тебя грязные!
– Я играл возле большого пруда, мамочка. Там были черные и желтые утята. А фермер подарил мне гусиное перо. Папа его заточит, чтобы я мог им писать!
В комнату не спеша вошел Колен. Доктору нравилось бывать на ферме, владельцем которой он являлся. Он с удовольствием беседовал с Морисом, своим арендатором, о посевах и о методах культивации земель.
Устроившись на длинной скамье перед фермерским домом, в тени виноградника, за беседой мужчины обычно выпивали по рюмке пшеничной водки и успевали поговорить и о вспашке полей на зиму, и о корове, дающей много молока, и о яловой козе, и об урожае, и об избытке крыс в сараях.
– Жаль, что ты не составила нам компанию, дорогая Матильда, – сказал доктор. – Это была чудесная прогулка. На холме так приятно обдувает ветер…
– А кто бы проследил за приготовлением ужина? Сюзанну постоянно нужно направлять. Морис дал тебе грибов? Я так их люблю!
– Я помню об этом, дорогая. Грибов он не дал, но пообещал пойти поискать их завтра на рассвете.
Матильда улыбкой выразила свое удовлетворение. Она устроилась в кресле и посадила Жерома к себе на колени. Колен де Салиньяк нашел эту картину очаровательной. Он раскурил сигару, вполне довольный проведенным днем и своим маленьким семейством.
«К дьяволу всех сплетников! – думал он. – Жена у меня – просто клад, сын – хороший мальчик, послушный и умненький!»
Он не прочь был бы иметь еще наследников, но первые роды у супруги прошли тяжело, она едва не лишилась жизни, и один его коллега, специалист в области гинекологии, предположил, что других детей у Матильды не будет. В итоге вся любовь супругов была отдана Жерому, на которого они возлагали большие надежды.
На следующий день, в воскресенье 1 июня 1849 года
Жители Сен-Жермен толпились у церкви в ожидании момента, когда смогут узреть своего нового кюре. В толпе было много мужчин в воскресных черных костюмах, потертых от долгой носки, и дам в светлых платьях и кружевных чепцах. Все оживленно переговаривались, дети скакали вокруг родителей, а старики то и дело разражались протестами, когда их кто-нибудь случайно толкал.
Ризничий сегодня звонил в колокола с необычным рвением, словно хотел выразить этим свою радость. Отец Шарваз сумел завоевать его полнейшее расположение.
«Прекрасный у нас теперь будет кюре! – повторял он про себя, уже засыпая. – Серьезный, такой вежливый и скромный! Все время крестится, говорит приятное…»
От массы прихожан, столпившихся в центральном проходе нефа, отделилась супружеская чета и направилась к первому ряду скамеек – Матильда де Салиньяк с мужем. Согласно неписаному правилу, ближе всех к алтарю всегда сидели знатные горожане.
– Сколько сегодня людей! – недовольным тоном проговорил доктор, который регулярно бывал на мессе только потому, что отпускать супругу в церковь одну было бы неприлично.
А еще он прекрасно понимал, что его пациентам не понравилось бы, если бы их доктор не делал того, что надлежит делать любому доброму католику. Наконец в церкви установилась напряженная тишина. Все ждали появления нового кюре. В ризнице Ролан Шарваз в воскресном пышном облачении готовился к выходу на сцену. Именно так – происходящее виделось ему хорошо срежиссированным спектаклем.
«Что ж, пора!» – решил он, открыл дверь и размеренным шагом, опустив голову, направился к алтарю.
Двое детей из хора посторонились, давая ему пройти. Минута – и верующие, в большинстве своем крестьяне, начали обмениваться одобрительными взглядами и комментариями. Сидящая близ кропильницы Сюзанна Бутен вытянула шею, чтобы получше рассмотреть кюре. «Надо же, какой молодой!» – сказала она себе.
Матильда в это время думала о том же. Сперва священник, которого она все это время внимательно разглядывала сквозь вуалетку, ей совершенно не приглянулся. Коренастый, загорелый, с черными волосами и прямым носом, он производил впечатление человека сурового и держал себя с достоинством, присущим скорее епископу, нежели кюре провинциального городка.
Вот он поднял голову, слегка выпятил грудь и обвел своих новых прихожан взглядом больших и ясных глаз, прежде чем поприветствовать их легкой дружеской улыбкой.
– Мне он нравится, – шепнул доктор на ушко супруге.
Она не ответила: настолько ее впечатлила величественная осанка и внешняя строгость кюре.
– И глаза у него не бегают, как у кюре Биссета! – добавил Колен де Салиньяк.
Едва шевеля губами, Матильда одернула его:
– Тише!
Началась воскресная служба. Мягкий, глубокий, исполненный милосердия голос кюре медом проливался на сердце молодой женщины. Уткнувшись в молитвенник, она испытывала хорошо знакомое чувство экзальтации – единственное чувство, которому по силам было развеять скуку повседневности. Свою роль примерной супруги и матери она исполняла с блеском, но в душе Матильде хотелось кружить мужчинам голову, в особенности соблазнять их. Появление нового представителя противоположного пола обещало встречи, обмен взглядами – еще один шанс пококетничать и испытать силу своей красоты. И то, что этот мужчина обряжен в сутану, нисколько ее не смущало, даже наоборот. Как она не раз говорила мужу, добрая католичка не может запятнать свою репутацию ни частыми посещениями исповедальни, ни разговорами со священником на улице при свете дня.
Со своей стороны, Ролан Шарваз тоже приметил ее. Но по-другому и быть не могло: в полумраке церкви Матильда в пышном платье из бежевого муара, с шелковой шалью на плечах и в атласных туфельках на миниатюрных ножках казалась изумительно красивой.
