— Надеюсь, вы умеете плавать!
Молодые люди одновременно обернулись и увидели приближающегося всадника. Это был Фрэнк Салливан, сын Эдварда.
— Море здесь поднимается со скоростью скачущей галопом лошади. Минут через тридцать тут будет трехметровый слой воды с мощными течениями, так что поторапливайтесь!
Опьянев от скачки, ни Лукас, ни Мари не обратили внимания на прилив, безжалостно затапливающий песчаную косу, которая связывала их с Киллмором.
Фрэнк уже повернул лошадь, но Мари остановила его вопросом:
— Кому принадлежит этот островок?
— Химерам, — иронично бросил он и, увидев выражение ее лица, разразился смехом. — Ладно уж… Монахиням монастыря. Наша семья подарила его им в конце шестидесятых.
Мари отметила, что колокола замолчали. Фрэнк с вожделением уставился на нее, когда она садилась в седло.
— Я наблюдал за вашей скачкой. Недурно… Если еще раз захотите посетить остров, я с удовольствием сопровожу вас, так будет безопасней.
Этот тип начал действовать Лукасу на нервы.
— Я не виноват, что моя лошадь встала на дыбы! — пробурчал он.
— Виноват всегда упавший. Должно быть, ее чем-то напугали.
Мари предпочла прервать начавшуюся перепалку:
— Эти знаки на менгирах… Что они обозначают?
— Это эмблема Даны, Алой Королевы.
— Она жила здесь?
Фрэнк ухмыльнулся и ответил, почему-то не спуская глаз с Лукаса:
— Нет, она довольствовалась тем, что ссылала сюда неугодных… Увидимся дома, — бросил он Мари и пришпорил лошадь, с умыслом заставив ту ударить копытами по воде так, чтобы забрызгать Лукаса.
— Паяц! — процедил сыщик сквозь зубы.
Мари не приняла вызов, провожая глазами всадника, любуясь его посадкой — он словно слился с лошадью, и создавалась иллюзия скачки по морю, волнующимся покрывалом накрывающему перешеек.
Решительно остров Химер оправдывал свое название.
— Жаль пропускать такое зрелище, но я, кажется, отсырела, — произнесла Мари и помчалась вслед за Лукасом.
Ветер стих, оставив вместо себя тяжелые черные тучи, остановившиеся над островом и погрузившие его в полумрак, в котором березовый лес вдруг стал напоминать армию воинов, а простые бледные расплывчатые силуэты были похожи на процессию призраков. Они шли друг за другом, изо всех сил стараясь не потревожить тишину. После них на влажной песчаной почве береговой полосы оставались отпечатки медленных, размеренных шагов.
Вода озера была удивительно неподвижной, поблескивающей отражающими лунный свет черными чешуйками, и, казалось, ничто живое не должно нарушить ее покой.
Легенда гласила, что в полнолуние колокольня древней часовни показывалась из воды, как статуэтка, и достаточно было протянуть руку, чтобы дотронуться до нее.
Когда странный кортеж исчезал под покровом пышной листвы, от расплывчатого свечения, идущего из глубины, на поверхности возникала едва уловимая зыбь, легкое дрожание, усиливающееся по мере того, как явственнее становился свет. Одновременно под водой появлялись два отдающих зеленым гало,[3] подобные двум глазам, взирающим из бездны. Они уже достигали поверхности, когда вдруг невидимый смерч образовывал на воде концентрические круги.
Через мгновение черная вода в этом месте как бы воспламенялась, являя взору три огненные спирали, вращающиеся влево, что служило знаком появления королевы.
Фрэнк Салливан сразу пожалел о том, что Мари приходится ему кузиной.
Любитель красивых женщин, неисправимый ловелас, при других обстоятельствах он охотно пополнил бы романом с ней коллекцию своих побед.
У тридцатипятилетнего Фрэнка было две страсти: лошади и женщины.
Худощавый и жилистый, мускулистый от многолетней верховой езды, с черными непроницаемыми глазами на худом лице, с орлиным носом, недлинными волосами рыжеватого цвета, типичного для ирландцев, Фрэнк не являлся красавцем в полном смысле этого слова, но в нем был убийственный шарм.
Алиса говорила, что ему стоит лишь время от времени нагибаться, чтобы подбирать женщин, падавших, словно спелые плоды, и что, надкусив, он отбрасывает их. Она добавляла, что из-за его неуемного желания иметь всех у него не оставалось ни одной. В этом она ошибалась.
На самом деле он жаждал лишь тех, кто принадлежал другим. И мысль, что Ферсен мог свободно распоряжаться великолепным телом Мари, порождала в нем желание убить его. Ко всему прочему, эта девка отняла у него часть наследства. Когда Луиза объявила о своем решении, он открыто не взбунтовался по трем причинам. Во-первых, ему доставляло удовольствие бешенство Алисы. Во-вторых, бабушка не спросила его мнения. В-третьих, он твердо решил не позволить этой бабе обобрать его. Как бы красива она ни была.
От приступа ненависти у него почти перехватило дыхание, когда показался замок. Чтобы прогнать ее, он сконцентрировал свои мысли на приятном видении: Ферсен на четвереньках в воде, к примеру. Вновь увидев эту сцену, Фрэнк недобро рассмеялся.
В тот раз он был на холме, когда заметил двух всадников, скачущих по перешейку к островку, и видел падение сыщика с лошади. Не будь там Мари, он охотно позволил бы приливу утопить Лукаса. Но у него были свои планы, касающиеся красавицы кузины, и планы довольно соблазнительные, не требующие много времени для их осуществления.
Обычно ничто не нарушало настроения Алисы Салливан. Но когда она встала у окна гостиной, то при виде суматохи, ворвавшейся в строгую упорядоченность парка, ее безупречная, высокая фигура напряглась. Рабочие возводили большие белые навесы, прибивали доски, безжалостно вытаптывали лужайку, хозяйничали среди ее дорогих роз…
Две горькие складки утончили ее губы, под ровно подстриженной челкой сузились глаза. Волна ненависти захватила ее… И все это ради свадьбы пришлой девчонки!
И пусть Луиза пожелала познакомиться со своей внучкой, пусть она настояла на ее свадьбе в Киллморе, пусть даже отдает ей долю наследства своей покойной дочери… Со всем этим, наверное, можно смириться. Наверное. Но зато она никогда не простит Мари взгляда, которым смотрит на нее Эдвард, ласкового взгляда, которого ни разу не удостоилась она сама! Охватившее Алису чувство несправедливости было таким сильным, что вынудило ее упереться ладонями в стекло, чтобы не покачнуться.
Еще в детстве она постоянно ждала если не проявления любви, то хотя бы немного внимания со стороны отца, но всегда наталкивалась на безразличие или раздражение.
И все-таки, чтобы понравиться ему, она всегда старалась быть послушной, благоразумной, хорошо учиться. Она даже отказалась от увлечения рисованием и взвалила на себя обязанности по управлению винокурней.
