Одевался он тщательно: синий двубортный пиджак, полосатая рубашка, алый галстук, серые брюки, белые туфли. Этакий облысевший Роберт Редфорд, подумалось ему. А уж белые туфли он носил даже в дождливую погоду. Он колебался, не надеть ли ещё шляпу, но время шляп для него миновало, а лысая голова сама по себе смотрелась очень многозначительно. Достаточно и белых туфель. С прессой он сразу поладил: с ним всегда можно было пообщаться, в первую неделю после назначения он был почётным гостем на открытии нескольких магазинов, а местная газетка напечатала фотографию, где он был снят с «Мисс Западный Лондон», сидящей у него на коленях. Он позвонил в «Плейбой-клуб» и попросил прислать ему одиннадцать девушек с накладными ушками и хвостиком, чтобы сняться с основным составом команды. Ему дали понять, что «Атлетик» не такой уж шикарный клуб, чтобы фотографироваться с девушками из «Плейбоя». Но ведь для того они и нужны, ответил он, чтобы добавить нам шика.
Когда он рассказал Мелвину о том, как его отшили, тот ответил: «Думаю, девушки из Дагнэмского муниципального ансамбля будут ничуть не хуже».
Мелвин и Джимми понимали друг друга. Вместо «крольчих» они наняли биплан, который в перерыве между двумя таймами пролетел над стадионом с привязанным к хвосту громадным транспарантом, гласившим: «Эй, синенькие, наддайте!» «Синие» к этому времени проигрывали два-ноль, и кое-кто из толпы решил, что лучше бы деньги, потраченные на горючее, обратить на покупку нового игрока. На следующей неделе, перед игрой, шесть девиц, одетых в цвета «Атлетика», вышли на поле и наугад пнули в публику мячи — «с приветом от Мелвина Проссера», как объявили собравшимся. Два мяча прилетели обратно.
«Атлетик» удачно начал сезон, одержал три победы на своём поле кряду; первые два кубковых матча дались без проблем, но в следующем им не повезло: они играли на выезде, и на последней минуте их соперникам засчитали гол, забитый из положения вне игры.
— Очень жаль, Джимми, — сказал Мелвин, — Кубок был бы нам куда как кстати.
— Зато есть время сосредоточиться на укреплении наших позиций, — ответил Джимми. В заявлении этом было чуточку многовато апломба, если учесть, что «Атлетик» к этому времени был четырнадцатым в таблице.
— Вы ведь не допускаете возможность вылета из дивизиона? — осведомился Мелвин.
— Конечно, нет.
— Рад это слышать. Рад и за вас, в том числе.
Единственная проблема с тем, чтобы сконцентрироваться на укреплении позиций, состояла в том, что многие из соседей по турнирной таблице умели это делать гораздо лучше. Настали трудные времена; чтобы хоть чем-то привлечь к себе внимание, они сменили дизайн экипировки; пробовали разыгрывать после матча призы, но команда продолжала скользить по наклонной. В начале февраля Мелвин призвал Джимми к себе в кабинет. У этого Мелвина была особая манера: говоря, он не смотрел на вас, словно и не вы были тем, кому предназначены его речи, а обращался к некой призрачной фигуре, стоявшей в нескольких шагах у вас за спиной, и фигура эта вполне могла оказаться вашим приемником. Джимми это слегка нервировало.
— Джимми, знаете, какая главная проблема у моей команды?
— Нет, но хотелось бы.
— Это шавка. В этом её главная проблема. Дворовая псина.
— Что же мы можем с этим сделать?
— Мы можем сделать следующее: я скажу вам, что вы можете с этим сделать. Если это шавка, как следует поступить?
— Как?
— Вы должны научить её новым трюкам.
— Да, шеф.
Пришло время рисковать. Он отправил на пенсию нескольких старпёров, у которых хоть и было ещё что-то в голове, но ноги уже за этим не поспевали; ввёл в основной состав Дэнни Мэтсона и ещё одного зубастого молодца, а здоровяка Брэндона Доминго выдвинул из средней линии в нападение. Он требовал от игроков больше борьбы, явно симпатизировал тем, кто не боялся схлопотать жёлтую карточку, и стал давать более определённые указания, кого из футболистов соперника следует нейтрализовать любой ценой. На карту была поставлена его карьера: он мог лишиться возможности работать в Третьем дивизионе. Жёсткий прессинг, всем выкладываться по полной, заработали угловой — свистать всех в штрафную. Как говорится, прописные истины.
Всё это не доставляло большого удовольствия одному из экс-лучших полусредних Англии, который и сейчас ещё мог закрутить мяч точнее, чем те, кем он руководил; перемена тактики принесла ему смешанные чувства. Они набрали кое-какие очки, поднялись на пару строк в таблице, но положение всё ещё было угрожающим. Хорошо работал малыш Дэнни, они с Большим Брэндоном нашли общий язык. Цветному, судя по всему, прибавляло уверенности сознание, что Дэнни всегда готов его подстраховать; Джимми поделился этим соображением с Мелвином, и тот согласился. Он счёл нужным сказать ему об этом, потому что даже Мелвин не мог не видеть большинства изменений, произведённых Джимми в клубе, — ну, например, что команда стала фолить более решительно, — но для того, чтобы заметить, как хорошо сработались Дэнни и Брэндон, надо иметь хоть какое-то футбольное чутьё.
Ну что за идиот был этот мальчишка! Джимми и раньше встречал таких вот энергичных парнишек. На поле они полны азарта — и не могут взять в толк, что жизнь вне его строится совсем по другим законам. Заплатите им призовые за победу и дайте пропустить пару стаканчиков «Бакарди» — впрочем, может хватить ничьей и банки пива — и вот им уже море по колено. За все двадцать лет в профессиональном футболе он ни разу не видел такого тяжёлого разрыва ахиллова сухожилия. Парень не сможет играть по меньшей мере полгода или даже больше. Джимми знал и то — здесь спецы-медики всегда оказывались правы — что после заращения порванного ахилла, как бы благополучно оно ни прошло, футболист всегда теряет в скорости метр-полтора. И Джимми достаточно знал о футболе, чтобы видеть, что вся игра Дэнни строится за счёт скорости.
Знал он и кое-что ещё: когда ему придёт время собирать вещички, Мелвин будет очень любезен и будет называть его Джеймс.
Даффи уже три года жил в Эктоне, на Голдсмит-авеню, и было похоже, что он въехал всего два дня назад, и оставшуюся часть его вещей ещё не подвезли. Но никакой «оставшейся части» не было, были: кровать, стол, кухонные принадлежности, телефон. Это, да ещё дряхлый семейный фургон и было всё его имущество, накопленное фирмой «Даффи Секьюрити» за шесть лет её существования. Даффи это не огорчало: чем меньше у вас вещей, тем проще поддерживать чистоту. Это могло озадачить его клиентов, но им никогда не приходилось посещать «офисы» «Даффи Секьюрити». И когда во взгляде, устремлённом на его потрёпанный фургон, читалось: «И чёрт меня дёрнул выбрать из целого справочника именно это», Даффи не составляло труда объяснять, что как раз из такого фургона удобнее всего вести наблюдение. Любой остолоп может купить себе новую тачку — и обдурить налоговиков, добавлял Даффи, заговорщицки понизив голос. В самом начале, когда клиенты, увидев его фургон, недовольно морщили носы, он ещё шутил, что пытается скопить на собаку. Вскоре обнаружилось, что клиенты не любят шуток. Им тоже, как это ни забавно, хотелось завести собаку. Даффи этого никогда не хотелось. Собаки кусаются. От собак одно беспокойство.
