Оливия отложила гребень из слоновой кости и заплела волосы в две косы. Затем уложила их петлями по бокам головы и подумала о том, как хорошо было бы, если бы Кэтрин прислала ненадолго свою горничную, чтобы та сделала ей более сложную прическу. Но сейчас единственным украшением станет узкий золотой обруч, подаренный ей на десятилетие. Оливия укрепила его в волосах так, что он спускался на лоб, и надеялась, что не будет выглядеть чересчур просто в глазах знатного гостя. Надев поверх рубашки свое выгоревшую голубую тунику, она достала из сундука длинный пояс голубого цвета из плетеной кожи и несколько раз обернула его вокруг талии. Быстрый взгляд на свое отражение в крошечном поцарапанном зеркальце подтвердил, что она вполне готова спуститься вниз к ужину.
Звуки голосов, доносившиеся из открытого окна, замерли, и топот лошадей слышался теперь у конюшен позади дома. Выглянув из окна, Оливия увидела всю процессию и подумала, что Генрих и Кэтрин не зря так хлопотали. Судя по всему, лошади гостей должны были занять всю конюшню.
Конюх, одетый в черную с зеленым ливрею, провел огромного черного жеребца, за которым следовали лошади, навьюченные поклажей свиты сэра Миддлвея. Одежда, провизия, вино, фураж — все, что могло понадобиться во время путешествия по отдаленным владениям, длившегося целый месяц. Несмотря на долгий путь, гости отнюдь не выглядели толпой бродяг. Вся свита была одета в одинаковые ливреи с золотыми гербами, вышитыми на груди и на спине, на всех лошадях были одинаково украшенные богатые сбруи, попоны с зелено-золотой каймой и монограммой Миддлвея в каждом углу. Да, этот человек путешествовал с большим размахом!
Оливия отодвинулась от окошка с насмешливым выражением на прелестном личике. Раз уж его конюхи и слуги одеты лучше, чем она, то хозяин, конечно, выглядит как павлин, и на него не может произвести ровно никакого впечатления серенькая деревенская мышка.
Они стояли в дальнем конце холла и разговаривали — Кэтрин в желтом, Генрих, которому очень шла его туника цвета тусклого золота, и высокий, элегантный мужчина, черноволосый и поразительно красивый.
Оливия ухватилась за перила. Нет, это невозможно, подумала она. Перехватив удивленный взгляд Генриха, гость повернулся и увидел ее. И тут Оливия окончательно убедилась, что это и впрямь тот мужчина, которого она видела у калитки гербариума — гость настоятельницы Антонии. Она медленно подошла к ним, в голове билась одна-единственная мысль: произошла какая-то ошибка, которую она не может понять.
Оливия успела отметить, что он был одет в коричневое с черным, но теперь это было дорожное платье — короткая коричневая туника подчеркивала его могучую грудь и узкие бедра, шерстяной плащ с капюшоном был наброшен на одно плечо, и в складках плаща запутались завитки его густых черных волос. Длинные сильные ноги в узких черных штанах были обуты в высокие сапоги мягкой кожи. Все вместе производило впечатление силы и власти.
Генрих заговорил.
— Сэр Лоуренс, позволь представить тебе мою сестру Оливию.
— Большая честь для меня, мадмуазель. Я не заслуживаю того, чтобы меня за такое короткое время представили сразу двум прекрасным дамам.
Он улыбнулся, сверкнув ровными зубами, которые казались особенно белыми на фоне бронзового загара и черной бороды. Его глаза светились лукавым блеском.
Оливия сделала реверанс, и когда выпрямлялась, он подал ей руку, и ее глаза встретили острый, пытливый взгляд.
— Добро пожаловать, сэр. Но разве твой отец не должен был приехать? Он, что — не здоров? — Ее голос слегка дрожал.
— Я — Лоуренс Миддлвей. И представляю здесь род Миддлвеев. Разве этого не достаточно?
Она отняла свою руку и отошла в сторону. Хотя сердце уже не колотилось так отчаянно, она почувствовала, что руки и ноги словно отнялись. Сэр Лоуренс не упомянул об их встрече в монастыре, и Оливия гадала, нужно ли сохранить это в секрете от остальных. Ей хотелось, чтобы никто не узнал, при каких обстоятельствах они встретились.
Но ведь это смешно, подумала она. Неопытность в общении с мужчинами, конечно, ставила ее в уязвимое положение, однако нельзя же так бурно реагировать на любого гостя, появившегося в доме. Но этот взгляд был слишком уж проницательным, тело — слишком самонадеянным и грациозным, руки — слишком сильными и властными. И опять ее охватило то чувство родства с дикой птицей, которую сокольничий подманивает на свое запястье. Пока он здесь, не стоит попадаться ему на глаза. Разумеется, вечером она проявит должную учтивость, но после этого придумает себе какое-нибудь важное, неотложное дело. Жаль, что здесь нет ее вышивания. Вот было бы идеальное противоядие от этого человека.
Кэтрин показала себя прекрасной хозяйкой и организовала великолепный ужин, хотя ее и не предупредили заранее, да и слуг было недостаточно. Все прошло на удивление гладко. Оливия надеялась избежать участия в общей беседе, однако ей это не удалось. Сэр Лоуренс то и дело пытался вовлечь ее в разговор. Когда он наклонялся к ней, его близость беспокоила Оливию, и аппетит, обычно вполне здоровый, куда-то пропал.
— Мадмуазель, ты совсем не ешь?
— Нет, сэр. Я больше нуждаюсь в покое, чем в пище. У меня сегодня был такой трудный день.
— Да, мне это известно. — Его серые глаза уловили вопрос в ее взгляде.
— И ты совсем не удивился, увидев меня здесь?
— Я ни в малой степени не удивлен. — Его губы дрогнули, и Оливия вдруг разозлилась на то, что он явно забавлялся возможностью поговорить о смущавших ее обстоятельствах их первой встречи.
— Ты ничего не знаешь, сэр, уверяю тебя, — отпарировала она таким ледяным тоном, на который только была способна.
Его лицо было совсем близко, но она не собиралась отодвигаться и тем самым показать ему свою слабость. Знает ли он о ее тайном посещении стригалей? Может, догадался по клочку шерсти, запутавшемуся в ее волосах? Пытаясь найти слова, которые смогут положить конец опасной теме, она постоянно чувствовала на себе его взгляд. Наконец, повернувшись к нему, Оливия с самым невинным выражением и самой сладкой улыбкой, на которые была способна, произнесла:
— Трудно судить о чем-либо, не зная, как все было на самом деле. А этого никто и не может знать, кроме тех людей, кого это действительно касается.
Он откинулся назад в своем почетном кресле, украшенном резьбой, и весело рассмеялся, блестя белыми зубами. Затем еще раз наклонился к ней и сказал:
— В таком случае, я приложу все усилия, чтобы это узнать!
Оливия была раздосадована, и это не укрылось от сэра Лоуренса.
— Ты всегда оставляешь за собой последнее слово, сэр?
— Да, всегда.
Оливия отвернулась, потянувшись к яблоку, лежавшему на блюде. Рассерженная, она с громким хрустом надкусила плод, чувствуя, что сэр Лоуренс с улыбкой смотрит на нее.
После ужина сэр Лоуренс, Генрих, Кэтрин и Оливия остались, чтобы обсудить дела в поместье.
