Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
– Ты хотя бы глаза накрасила, что ль, Коновалова, – посоветовал оператор, – или губы.
– Чего? – девушка посмотрела на оператора, как на полоумного.
– В кадре твое лицо нечетко будет видно, – буркнул Чижиков и отвернулся, он почему-то всегда смущался, когда Мэрилин смотрела на него в упор своими синими блюдцами.
– А… что ж ты раньше не сказал, – расстроилась девушка, сняла с плеча потасканный джинсовый рюкзачок, уселась на пол и стала ковыряться в поклаже. – Вот, нашла! – вытащив яркий тюбик, похожий на тушь, доложила девушка, на минуту низко склонила голову и вновь подняла лицо к оператору. – Так лучше?
– Лучше, – кивнул Чижиков, не заметив в лице Мэрилин почти никаких изменений, разве что губы у нее теперь немного блестели.
– Я рада, – улыбнулась журналистка, поднялась с пола и слизнула блеск языком.
Прошло довольно много времени с момента объявления прибытия рейса 874 авиакомпании British Airways Лондон – Москва, но Леонид Штерн так и не вышел из зоны таможенного контроля.
– Не прилетел, похоже, – расстроился оператор.
– Быть такого не может, у меня знакомая в этой авиакомпании работает.
– Значит, мы его пропустили, – переминаясь с ноги на ногу, сказал оператор. Плечо у него уже отваливалось, хотелось кофе и огромный гамбургер. А цены в Домодедове действительно кусались, и очень больно кусались.
– Чижиков! Разве такого можно пропустить! – достав толстый журнал и сунув его под нос оператору, возмутилась журналистка. С глянцевой обложки на него смотрел привлекательный голубоглазый блондин с вьющимися волосами средней длины.
– Мажор близорукий, – сообщил свое мнение оператор, склонившись над журналом, и вдруг почувствовал толчок в спину. Чижиков пробежал по инерции пару шагов, споткнулся о рюкзак Мэрилин, который она так и не подняла с пола, и, размахивая руками, плашмя рухнул на пол. Дорогая видеокамера отлетела в сторону. Чижиков, матюгаясь на весь зал, медленно поднялся, хмуро оценил обстановку и, схватив за грудки виновника своего падения, худосочного светловолосого типчика в льняном пиджаке, встряхнул его.
– Простите! Я не хотел причинить вам беспокойство. Понимаете, очки в самолете случайно разбил. А запасные были в чемодане, но он потерялся в дороге.
Сзади на операторе повисла Коновалова и зашептала ему в ухо:
– Чижиков, это он! Он! Он!
– Понял, – осторожно поправив пиджачок на всемирно известном шахматисте, вякнул оператор и криво улыбнулся.
– А вы нам камеру сломали на фиг, – радостно доложила Коновалова, ткнув пальцем в валяющуюся на полу аппаратуру, и добавила: – Профессиональную и очень дорогую.
Оператор поднял камеру, нажал на пару кнопок, кивнул и с трагическим лицом прижал ее, как младенца, к груди.
– Я все компенсирую. Сейчас выпишу вам чек. Сколько? – Гроссмейстер суетливо пошарил по карманам, достал чековую книжку и ручку и вопросительно посмотрел на оператора близорукими глазами. Чижиков умножил в уме стоимость своей камеры на два, потом на три и уже собирался открыть рот, чтобы скалькулировать убытки, но Мэрилин его опередила.
– Мы чеки не принимаем. Может, они у вас фальшивые? Только наличные! – сурово сказала она, ойкнула и подпрыгнула, потирая мягкое место. Сволочь-оператор ее ущипнул.
– У меня при себе почти нет наличных, – озадаченно сообщил Леонид Штерн. – Возможно, здесь поблизости есть банкомат?
– У нас банкоматы такие суммы не выдают, – вредным голосом сообщила Коновалова и снова ойкнула и подпрыгнула. Нет, ну Чижиков совсем обнаглел! Урод, сволочь, тупица! Неужели не понимает, что она затеяла, возмутилась Мэрилин и со всей силы наступила оператору на ногу. Чижиков покраснел и выкатил глаза.
– Пожалуйста, не нервничайте, – глядя в перекошенное лицо оператора, сказал Леонид Штерн. – Я дам вам свою визитку. А завтра с утра поедем в банк.
– Хм… – возмутился оператор.
– Хм… – вторила ему Коновалова.
– Хорошо, что вы предлагаете? – вздохнул шахматист.
– Я поеду с вами, – мило улыбнулась Мэрилин.
– Куда? – растерялся Штерн.
– А куда вы сейчас едете?
– В отель «Славянская».
– Вот я и поеду с вами в отель «Славянская», переночую у вас, а завтра с утра поедем в банк.
– Как? – ошарашенно спросил гроссмейстер, хлопая глазами. – Как это вы переночуете у меня в номере?!
– Обыкновенно, могу в кресле, я не гордая. Мы должны быть уверены, что вы не сбежите. Камера ведь очень дорогая. Или Чижиков переночует у вас в номере, – ехидно предложила журналистка.
– Да, очень дорогая, – подтвердил оператор и умножил в уме стоимость аппаратуры на четыре.
Леонид Штерн ехал на заднем сиденье в стареньком расхлябанном «Рено», хмуро поглядывая на взлохмаченную макушку противной блондинки и лысый затылок толстомясого мужика и уговаривал себя, что ничего особенного не произошло. Завтра с утра он отдаст деньги, и его оставят в покое. Леонид очень на это надеялся и радовался в душе, что эти двое журналистов не лезут к нему с вопросами. Во-первых, он приехал в Москву неофициально и очень не хотел, чтобы информация о его визите попала в газеты и на телевидение. Во-вторых, журналистов Леонид Штерн органически не переносил. Он их ненавидел с тех пор, как несколько лет назад прочитал о себе в журнале, что он не родной сын в семье успешного адвоката по экономическим вопросам Алекса Штерна и светской красавицы-аристократки Анны Горчаковой, а приемный. Тогда ему показалось, что мир перевернулся вверх тормашками. Нет, сначала он не поверил. Бросился к матери с журналом, возмущенно положил статью перед ней. Как он мог поверить в подобную ложь! Как он мог поверить в то, что обожаемые мать и отец на самом деле не имеют к его рождению ни малейшего отношения и что он всего лишь жалкий ублюдок без рода и племени, брошенный в приюте какой-то особой? Глаза матери Леонид Штерн помнил до сих пор: в них были испуг, чувство вины и боль. Он тоже почувствовал боль, ни с чем не соизмеримую боль, в сердце словно вонзились миллионы острых иголок, отравленных ядом. Яд побежал по венам, отравил кровь, одурманил мозг. Он почувствовал себя обманутым, схватил журнал и со всей силы хлестнул им мать по лицу. Мама не вскрикнула, не заплакала, просто сказала тихо, потирая нежную воспалившуюся от удара щеку рукой: «Ничего, сынок, все пройдет, заживет. Время лечит любые раны». Тогда он подумал, что мама говорила о себе, но со временем понял, что она его, дурака, успокаивала. Даже когда ей было больно, мама думала о нем. Господи, сколько лет прошло, а он так и не смог избавиться от чувства презрения к себе за тот омерзительный поступок.
– А вы с какой целью в Москву приехали? – обернулась блондинка и уставилась на него огромными глазищами. Леонид молча отвернулся к окну; если он из чувства неловкости за причиненные неудобства согласился оставить у себя в номере эту наглую невоспитанную девицу, то это еще не значит, что должен поддерживать с ней светский разговор. Девица хмыкнула и отвернулась. Вот и славно, с облегчением вздохнул гроссмейстер.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
