— И вам это все надо понять, бедный вы, бедный. — Она хихикнула, и в то же время тронула его руку. Это был жест близкого человека.
Вдруг она приложила палец к губам:
— Слышите?.. Еще немного, и оно умолкнет.
— Море самое совершенное и законченное творение, — сказал Погосов, ему незачем меняться.
— Вы это к чему? — спросила Лера.
Погосов пожал плечами.
— А к тому, чтобы бросить… Бросить все к чертовой матери… и делать лишь то, что положено.
— Что бросить?
— Эту проклятую гонку!
— Вы ведь делаете то, что хотите.
— Э-э-э нет, надо всем доказать, мне нужна слава.
Разве объяснишь, что ему нужно на самом деле. Как известно, на свете счастья нет, но есть покой и воля. Именно воля. Лучшего смысла жизни не найти. Но и Пушкин не мог вырваться ни к покою, ни к воле… Вот опять труба зовет, пора взваливать свой крест. Он посмотрел на часы, постучал по стеклу: надо возвращаться.
— Вы уверены?
Глаза их встретились. В зеленоватой тьме ее глаз не было ни смешинки, ни ребячества, а было нечто серьезное, направленное прямо к нему.
Солнце то появлялось, то исчезало среди перистых облаков. Повернули обратно. Лера взяла его под руку, зябко прижалась и тотчас отстранилась, но Погосов решительно вернул ее к себе, они зашагали в ногу. Пальцы их сошлись, Погосов пожимал их и получал ответ, полузабытая, безмолвная игра.
Бледная тень облака перемещалась вместе с ними, и они никак не могли выйти на солнце.
— Помните у Блока, — сказала Лера.
Как мало в этой жизни надо
Нам, детям, — и тебе и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
— Да, да, — сказал Погосов, хотя ничего такого не помнил, — это
точно!
Дойдя до лодки, Лера уселась на перевернутое днище лицом к солнцу и усадила его рядом, плечом к плечу. Было приятно жмуриться от слепящего блеска воды, чувствовать тепло женского плеча. Давно он не позволял себе расслабиться.
У нее был какой-то неясный акцент, еле заметный. Не хотелось расспрашивать, она тоже ни о чем не спрашивала. Сидеть вот так, не слыша тиканья уходящих впустую секунд. Он вдруг подумал: почему впустую, не слышать времени — это и значит жить.
Так они сидели, что-то происходило между ними, что именно, он не знал, потом увидел, как съежилась его тень на песке.
— Э-э, солнышко-то уже…
— Вам что, плохо сидеть?
В голосе ее было то откровенное обещание, что бывает у женщин, уверенных в своей силе. Погосов давно убедился, что обещания эти не оправдываются, но здесь была еще и настойчивость.
— Вы ничего не забыли? — спросила она.
— Что я мог забыть?
— А следы?
— Да, да… давайте показывайте, как это делается.
— Вы в самом деле не знаете?
— Ладно, не темните.
— Дело не в следах. — Она вдруг посерьезнела. — Вы могли бы отправиться со мною?
— Куда?
Она кивнула в сторону залива.
— На катере?.. Надолго?
— Время тут ни при чем. Вы ничем не рискуете. Впрочем… — Она подумала. — Ничего не могу обещать.
Погосов хмыкнул.
— Если ничего не обещаете, то зачем мне это?
— Я серьезно. В любую минуту вы сможете вернуться.
— Знаете, дорогуша, я не люблю, когда меня разыгрывают. Наверняка все окажется ерундой. Вам лишь бы посмеяться. А мне нынче не до шуток.
— Как хотите, — она произнесла это почти с облегчением.
У Погосова был хороший предлог распрощаться. И без того у него отхватили кусок рабочего утра.
— Выкладывайте мне насчет следов, и я пошел. Встретимся завтра.
— Завтра мы не встретимся… Мы больше не встретимся.
— Жаль. У меня были виды на вас.
— У меня тоже.
— Ого!.. Давайте зайдем ко мне, выпьем водочки для согрева. Лично я уже замерзаю, да и вы тоже.
— А как же работа?
— А больше ничего не будет, не надейтесь. — И Погосов нахально подмигнул. Постепенно к нему возвращался привычный тон.
Глядя на него, она спросила:
— Хотели бы вы познакомиться со своей душой? Услышать ее?
— Боже сохрани!
— Вы слишком рассудительны. Значит, я ошиблась, извините. Счастливой вам работы, и не жалейте.
— О чем?
Она пожала плечами.
— Мало ли что мы упускаем.
— Лучше об этом не знать… — Он поднял руку в прощальном жесте и побежал к поселку.
Через несколько шагов Погосов обернулся. Она стояла, смотрела ему вслед. Он чертыхнулся, повернул назад.
— Послушайте, так нельзя, — сказал он. — Вы должны объяснить. У меня весь день будет испорчен.
— Тогда вы должны отправиться со мной.
— Зачем? — машинально вырвалось у него. — А-а-а, пошли куда угодно.
— Не боитесь?
Что-то предостерегающе екнуло у Погосова в груди, поэтому, наперекор, он зажмурился, изображая отчаянность.
Когда потом он восстанавливал события, он неизменно возвращался к этой минуте как к точке отсчета. Лера крепко взяла его за руку, некоторое время держала, потом чуть оттолкнулась от земли, вступила на воду, и Погосов тоже. Неумело брызгаясь, пытался идти, как она, пугался своей легкости, почти летучести, какая бывает во сне. Мысль о сне помогала рассудку освоиться, она же убеждала, что это не сон.
Берег отдалялся, вместе с ним намеченная на сегодня работа. Погосов оглянулся: следы их оборвались.
— Видите, как просто, — сказала Лера.
Это «просто» вызвало еще больше вопросов.
С какой стати он ввязался в эту авантюру, нарушил обещание отшельнической жизни, хорош он будет, если эта русалка сейчас уйдет под воду.
Налетел ветер, срывая чаек с волны. Желтый лист прилепился к Лере, ее плечу. Они двигались все быстрее, миновали рыбака, в резиновой лодке с двумя удочками, он безразлично проводил их глазами и опять уставился на свои поплавки. Погосов понимал: того, что происходит, не может быть, и понимал, что слишком уверен в невозможности.
Впереди на воде появилась впадина, большая, целый кратер. Не воронка, когда вода крутится, мчится вниз, здесь вода застыла неподвижно, вдавленная какой-то силой.
— Осторожно, — предупредила Лера, притянула его к себе, и они покатились вниз, как с горы.
Далее в памяти Погосова следовал пробел, один из самых досадных. Вызван был, видимо, головокружением, возможно, на какое-то время сознание его отключилось, пришел он в себя в тесном помещении без окон, с низким серым потолком. Уши болели, сдавливало грудь. Он полулежал в кресле, лицо его обдувало прохладой с запахом трав. Лера переговаривалась с пареньком в халате лимонного цвета. Парень этот пил кофе, заедал крутым яйцом и повторял Лере: «Тебя предупреждали… Не знаю, как Грег… Не знаю».
