И вот уже миллионы матерей, опустошенных послепраздничным затишьем и успевших затосковать по карпатской фее, выключают телевизоры, которые с 17 июля работали целыми днями. И вот уже они начинают мечтать о такой же дочке, как эта девочка – маленькая, тоненькая, бледненькая, старательная, послушная, серьезная, трудолюбивая, сдержанная, без всякого кривлянья, девочка, которая поднимается на пьедесталы, и на ее плоской и твердой груди блестят огромные медали, девочка, которая, очаровав миллионы и миллионы телезрителей, ждет своих оценок перед камерами всего мира, девочка, которая заканчивает свои выступления жестом, запечатленным на открытках, и эти открытки уже везде продаются, девочка, приехавшая из непонятной страны, какой-то Румынии, девочка, привыкшая добросовестно трудиться, и ей покупают ленты, чтобы завязывать красивые банты, и она такая чудесно гладкая и ничем не пахнет… ах, до чего же хочется девочку, отгороженную от мира, девочку, не знающую, что ей ничем нельзя помочь и что ее скоро, о да, очень скоро настигнет банальное биологическое будущее.
И вот уже миллионы девочек, опустошенных послепраздничным затишьем и успевших затосковать по карпатской фее, выключают телевизоры, которые с 17 июля работали целыми днями, и чувствуют себя так, словно вернулись после долгого отсутствия. Встав перед зеркалом в прихожей, они пытаются повторить приветственный жест, вскидывают руки, прогибаются в спине, отчего грудь выпячивается, а под майкой становится видна тесная резинка синтетических трусиков. Они начинают мечтать о таком же стремительном теле. Маленькие западные девочки в тот же вечер отказываются от добавки запеканки и от десерта, они взяли на себя тайную миссию, они понесут дальше этот белый цвет, чудесный белый цвет купальника, и магнезии, и возвышенной жизни Нади там, среди снегов, где больше ничего нет.
Начиная работу над этой книгой, я в поисках «свидетельских показаний» опубликовала просьбу прислать их мне и в ответ получила от поклонниц Нади К. десятки писем по обычной и еще больше – по электронной почте. Чаще всего писали женщины за сорок, хотя были и другие, совсем молоденькие, слишком юные для того, чтобы видеть монреальское выступление Нади в прямом эфире. Те, кто постарше, все как одна помнили, какое испытали тогда потрясение. В какое изумление пришли, когда Надя К. вывела из строя компьютер. Как внезапно разлюбили слишком сладкие хлопья, эти готовые завтраки из коробок, куда для них вкладывали мелкие игрушки, – неуместное в царстве героических лишений изобилие. Как отказались от юбок, в которых очень неудобно воображать себя Надей К., той, чей белый купальник стал обличающим зеркалом: они увидели, насколько ленивы и изнежены, насколько мало в их жизни места для долга и обязанностей. А вот Надя К. – она не только легкая, но еще и сильная, и безжалостная. Надя К. никогда не улыбается, никогда не благодарит, взрослые сами умоляют ее хотя бы взглянуть на них. А она молчит, отстраненная и сосредоточенная, окруженная взрослыми в тренировочных костюмах, этими странными преподавателями гимнастики, которые почтительно ее поздравляют. Надя К. приехала из страны, о которой никто и не слышал, пока о ней не заговорили по телевизору, даже родители. Плакатами с изображением Нади К. летом 1976 года украшали свои комнаты девочки, мальчики предпочитали Фарру Фосетт[10]в красном купальнике, с чуть раздвинутыми, теплыми и зовущими загорелыми ляжками.
* * *
Во время нашего первого телефонного разговора я объяснила Наде К., что эта книга не будет строго документальной, я оставляю за собой право заполнять паузы. Мы условились, что я буду посылать ей только что законченные главы – с тем чтобы она могла высказать свое мнение.
«Дорогая Надя,
Отвечаю на Ваши вопросы: я подробно рассказываю о Ваших отношениях с Белой в следующих главах. Хронология? Мне кажется, начинать надо с Монреаля, я бы даже сказала – надо отделаться от него, потому что об этом все знают или, по крайней мере, что-то помнят. Но мы еще поговорим обо всем, я позвоню Вам на этой неделе. А вот и продолжение – хотя, если говорить о Вас, это, скорее, начало!
Искренне Ваша…»
УРОЖАЙ ВЕР
Три года пришлось заполнять бумажки, чтобы открыть экспериментальную гимнастическую школу, где за уроком арифметики будут следовать занятия на разновысоких брусьях. Три года пришлось встречаться в Бухаресте с ответственными работниками и, чтобы дело двигалось, заваливать их подарками – деревенскими окороками и конфискованными у дипломатов таможенником, другом Белы, бутылками американского виски. И вот теперь, когда место для школы – в маленьком городке Онешти – наконец найдено, едва набралось три десятка девчушек, все остальные не отвечали требованиям Марты[11]и Белы. Федерация гимнастики удивлена и недовольна: вот уж в чем нет недостатка, так это в девушках, желающих поступить в школу, зачем терять столько времени, к чему этот непомерно жесткий отбор? И вообще, почему девочки, почему только они? Почему не взять, например, вот этого мальчика, который умеет стоять на голове и прыгает выше, чем его сестра? Проблемой создания школы заинтересовались на самом верху. Товарищи, что у вас за спорт такой – только для девочек?
Было ли это теорией? Догадкой? Наблюдением? Замысел сформировался годом раньше, когда Бела с Мартой посещали соревнования в соседних странах, отмечая сильные и слабые стороны каждой гимнастки, запоминая, какая музыка и какие движения нравятся публике. В Советском Союзе гимнастика многое заимствовала у классического танца, тогда как в Венгрии или Болгарии девушки двигались свободно и спортивно – настоящие горянки, которым, казалось, все это дается легко. Если бы они начинали раньше, могли бы выступать как минимум на трех Олимпиадах, воскликнула ошеломленная Марта. Самым известным румынским гимнасткам лет по двадцать, и почти все они, как только выходят замуж, теряют интерес к соревнованиям. «Столько сил в это вкладывать, столько времени тратить на то, чтобы вырастить баб, которым только и надо, что стряпать и раздвигать ноги, – кипятится Бела после очередных соревнований, – и скучища, как на каком-нибудь паршивом балете, они что – прическу боятся испортить? Даже моя бабушка умеет кувыркаться лучше, чем они!» Вялая осторожность спортсменок его бесит. Усевшись вместе с Мартой на скамейку в парке рядом со стадионом, он заявляет: «Я лучше посмотрю, как играют эти ребятишки!»
Эти ребятишки, пыхтя, неуклюже повисают на ветке и нисколько не боятся упасть. А взрослые смотрят на них со страхом, поминутно опасаясь, что кто-нибудь из них свалится, – и все же, несмотря на страх, не могут глаз от них отвести. Но может, именно потому неотрывно и смотрят, что боятся за них, боятся, как бы не расшиблись. Да, мальчики лучше прыгают, бегают быстрее девочек и любят похвастаться своими достижениями, тогда как девочки чаще всего робко показывают то, чему их научили. Вот только бесстрашно скачущий мальчик – это всего лишь мальчик, девочка же – другое дело. Девочки более легкие и гибкие, остается только сделать их смелее.
