(Оба те первых матча Лоуэлл легко выиграл.)
В третьей игре меня даже не назначили начинать, а отправили только на вторую половину, против Вустерской гимназии, и я бежал перед ударом с рук 64 ярда сквозь целую команду ради гола, затем оттарабанил еще два гола, ярдов по 25 на каждый, а мяч нес лишь семь раз на 20,6 ярда зараз. Это в газете отражено. (Ту Лоуэлл тоже выиграл.)
Вместе с тем, когда для Лоуэлла настало «большое испытание» против Мэнчестера, даже тогда я не был большим героическим «стартовым», а сидел на скамье, а школьная детвора на трибунах теперь принялась скандировать: «Хотим Дулуоза, хотим Дулуоза!». Ты можешь такое переплюнуть или прикинуть? Мне приходилось сидеть и наблюдать, как некоторые обалдуи там кочевряжатся и вытанцовывают, одно растяженьице – и вот героический Пьетрыка тщательно снимает шлем, когда ему помогают ухромать прочь с поля, чтобы все видели, как его трагические волосы плещут на осеннем ветерке. Предполагалось, что он могучий защитник, а он пахал и плюхался старой коровой и без угрюмой безмолвной блокировки Билла Деммонза перед собой не достиг бы линии схватки за мяч, чтобы успеть к прорыву. Однако хваленый Мэнчестер переоценили, Лоуэллская средняя выиграла со счетом 20:0, и мне разрешили всего разок пронести мяч в последний момент, а распасовщик призвал нырнуть в линию, когда мне хотелось только обмахнуть край, поэтому я забурился в подножку, и крик «Хотим Дулуоза» усох, а игра окончилась минуту или меньше минуты спустя.
Признаю, я им все равно в том матче был без надобности (20:0), но когда настала пятая игра, ее я тоже не начинал, но мне дали поиграть четверть ее, за которую я забил 3 гола, один не зачли, против Академии Кита, которую мы выиграли 43:0. Но вполне понятно, если разбираешься в футболе, либо теперь уже, либо прежде, спокойно втихаря про меня вызнавали люди Фрэнсиса Фэйхи из Бостонского колледжа, которые уже готовились переходить в Нотр-Дам, иными словами, я привлекал заинтересованное внимание высших эшелонов американского футбола, а поверх всего прочего бостонская «Вестник» в ту неделю тиснула на спортивной странице заголовок, прямо через весь верх, гласивший: «ДУЛУОЗ 12-Й ЧЕЛОВЕК ЛОУЭЛЛСКОЙ СРЕДНЕЙ. ИЗ ОДИННАДЦАТИ», что странно, как ни накроши. Даже в моем шестнадцатилетнем невинном умишке таилось подозрение, что тут что-то не так, хоть я и не мог совсем уж (или не хотел) поверить в отцово утверждение про блат. Тренер Тэм Китинг вроде поглядывал на меня иногда с неким отстраненным грубоватым сожалением, думал я, как будто это невнимание к моим осязаемым силам уплыло у него из рук. Отец мой теперь был в ярости. Спортивный обозреватель Джо Кэллахэн, который позже станет директором Нотр-Дама по связям с общественностью при режиме Фрэнсиса Фэйхи, а тогда президент «Бостонских патриотов» в Лиге американского футбола, принялся в своих спортивных колонках намекать про меня, что «цифры не лгут». Вражеский спортивный обозреватель, ненавидевший моего Па, написал обо мне, что я-де «похож» на футболиста. Какая прелесть, ну?
VI
Следующая игра против Молдена стала встречей титанов Массачусетского школьного футбола на тот год, хоть я бы сказал, что гимназия Линна была круче нас обоих. Огромные мясистые угловые защитники и блокирующие полузащитники Молдена с тавотом под глазами, как ирокезы в боевой раскраске, держали нас вничью 0:0 весь день (я по-прежнему уверен, что Иддиёту Биссоннетту следовало там быть, но тренер мне сказал, что у него оценки недостаточно хороши, Иддиёта отправили домой после нескольких тренировок, на которых он замешивал всякого пацана и мог бы замесить Всякодядю). Никто в тот молденский день толком и не владел мячом. Но и наш великолепный нападающий состав из Свободы, Уэйна, Рейва, Даунинга, Мелиса, Грингаса и т. д. не спускал им никакой туфты. Тем днем не было никакой разницы, несу я мяч или нет, начинаю ли игру, играю ли только четверть; то был оборонительный пинг-понг БЛОНГ, а не игра: довольно скучная, но смотримая заинтересованными наблюдателями.
Единственная подлинная промашка сезона у меня была в игре с Линнской гимназией: они нас разбили в Линне со счетом 6:0, и если б я не выронил тот чертов пас из своих идиотских скользких пальцев у линии ворот, пас от Келакиса прямо и верно мне в руки, мы б выиграли, ну или удержали ничью, в этой. Я так и не оправился от мук совести за то, что упустил тот пас. Вот если бы в мяче не свинячья кожа была, а старый добрый рохлый носок, какими играешь в десять лет. Фактически я, бывало, носил кожан одной рукой на бегу и все тискал его. Может, это тренеру-то и не нравилось. Но для меня то был единственный способ быстро бежать и увертываться изо всех сил со всеми возможными прихватами легкоатлета, да и нянькал я его не чаще других, во всяком случае.
За молденской игрой последовал нелепый матч, проводимый в Новой Британии, Коннектикут, большая команда, со всей нашей бригадой, вопящей в гостиничных апартаментах вечером накануне игры, пиво не пили, ничего, что детвора должна делать в наши дни, а просто ни единой возможности уснуть, как дома вечером в пятницу, поэтому матч тот мы продули начисто. (Кое-кто ускользнул на танцы.)
И вот теперь напрочь обескураженным, великим начальникам команды, героям пришлось отдыхать после фиаско в Коннектикуте, поэтому я остался с кучкой запасных пацанов против Нэшуа (родного города обоих моих родителей) в дождливой жиже, и говорю же, то был пример того, как ко мне относились. После игры, учти… нет, погоди-ка. То был жесточайший футбольный матч, что я когда-либо играл, и та игра все решила для Фэйхи, а также привлекла внимание Лу Либбла из Коламбии и других источников, вроде Университета Дьюка. Естественно, раз герои отдыхали в турецких банях в «Рексе», эту начал я, в грязи, что пахнет так тошнотворно сладко, лицом к лицу с кучей здоровенных крутых греков, поляков, кэнаков и мальчишек-янки, и сталкивался с ними, пока мы все не заляпались до полной неузнаваемости лица или номера на фуфайке. Газетный отчет сосредоточился на сообщении розыгрышей со счетом, 19:13 в пользу Нэшуа, но не учитывал ярдажа при пробежках с мячом в руках, поскольку я, набычившись, в среднем набрал 130 из 149 всех ярдов Лоуэлла, включая 60 ярдов пробежки, когда меня перехватил сзади длинноногий крайний, но я забил 15-ярдовый гол с пасом в руках. Со всех сторон происходили скользкие схватки, блокируемые пинки, юзы в поджидавшие объятья зрителей за боковой, однако та игра остается у меня в памяти как самая прекрасная, где я когда-либо участвовал, и самая значительная, потому что меня в ней использовали (наряду с Биллом Деммонзом) как тягловую лошадь без всякой славы, и я играл так, что аплодировать мог бы лишь профессиональный зритель, одинокий секретный хребтинный матч, вгонявший сваи в сумрак грязекровавленными губами, греза, что корнями уходит к старым играм Гиппера и Олби Бута со старых дождливых кинохроник.
С регулярной командой мы бы, конечно, этот выиграли, никто один в поле не воин, но нет, героям не нравится дождливая грязюка.
Той ночью дома я проснулся посреди сна в узлах мускульных судорог, что называются Лошадками Чарли, от чего заорал; однако никто не предложил мне турецкой бани в «Рексе» после всего этого чокнутого сваезабоя со скользкой пахотой и колготьбы с по большинству детворой на моей стороне.
