Ладно, очередная сенсация всегда может подстерегать за углом. Мое нынешнее расследование потрясет нью-йоркское общество до самых его корней.
Итак, я сидела за своим столом и делала записи на линованной бумаге, дожидаясь обещанного вызова от мистера Пулитцера, если таковой вообще поступит.
Я посматривала на своих коллег из-под очаровательной, как мне казалось, шляпки из темно-синего бархата с плюмажем: огромное страусовое перо малинового цвета в окружении более мелких серых голубиных перьев.
Большинство тех шутников, что надоедают мне, вдвое старше меня, а мне, к слову сказать, всего двадцать четыре.
– Я с радостью побеседую с мистером Пулитцером, – объявила я, ни к кому конкретно не обращаясь. – У меня как раз очень интересная история в разработке.
Они хмурили свои неряшливые брови под лысеющими лбами, и многие сидели без дела, заложив пальцы за отвороты мешковатых жилетов с пятнами от былых обедов. Коллеги-мужчины терпели мое присутствие как нечто из ряда вон выходящее, иногда доброжелательно, но порой реагировали довольно резко. Но я переносила и то и другое. Элизабет Джейн Кокрейн научилась стоять за себя в стычках с жестоким отчимом-пьяницей еще в раннем детстве. В итоге умение поднять голос в свою защиту и помогло мне стать отчаянной журналисткой.
Скрипнула дверь, и из кабинета редактора донеслись приглушенные мужские голоса.
Бродхерст, театральный критик, который появлялся в редакции не чаще меня, сжалился и сообщил:
– Это не Пулитцер хочет с тобой поговорить, Нелли, а какой-то английский франт.
Что ж! Разумеется, в мужской редакции «Нью-Йорк уорлд» нет ни одного зеркала, но я потрогала шляпку, чтобы убедиться, что она должным образом закреплена с помощью длинной шпильки, украшенной бабочкой из стекляруса.
Я считаю, что женщина должна быть привлекательно одета в любой момент своей жизни.
И… Квентин Стенхоуп кажется мне человеком, который способен оценить дамскую привлекательность (хотя бедная серая мышка Нелл пребывает в счастливом неведении касательно подобных материй), хоть и принадлежит к самой презираемой мной нации – он англичанин. Причина, без сомнения, в том, что мистер Стенхоуп – ренегат среди англичан и успел пожить в самых диковинных уголках мира. Боже! Наша молчунья мисс Нелл Хаксли будет раздосадована, узнав, что Квентин навестил меня в редакции «Нью-Йорк уорлд».
Я услышала, как собеседники простились, а потом твердые шаги двинулись в мою сторону по деревянному полу, застеленному газетами, – это уступка моим юбкам, чтобы они не подметали следы от плевков, угодивших мимо плевательницы. Журналисты мало чем отличаются от чумазых газетчиков, харкающих на улицах: они радуются возможности слишком вызывающе одеться и ругаться, как не подобает христианину.
Я повернулась, поскольку предпочитаю первой взглянуть в лицо, чем подпускать кого-то со спины.
Боже милостивый! Посетитель оказался вовсе не щеголеватым Квентином Стенхоупом. Это был англичанин совсем иного сорта, из тех, кто не стоит новой шляпки и вряд ли может снискать мою благосклонность.
– Добрый день… э-э-э… мисс Блай. – Шерлок Холмс возвышался надо мной, словно персонаж Диккенса, наклонив по привычке голову набок, как он делает, когда его что-то интересует.
– Да, зовите меня так, – ответила я, поскольку лишь немногие знают, что мое настоящее имя Элизабет Кокрейн, а уж про детское прозвище Пинк и вовсе почти никто не помнит.
– Мистер Пулитцер решил, что вы, вероятно, сможете мне помочь.
Так это заговор!
– Возьмите стул. Большинство журналистов приходят и уходят, так что любой свободный стол или стул – законная добыча. Тут вам не официальный прием.
Он тут же завладел золоченым дубовым креслом, без мягкой обивки, но одним из самых внушительных и тяжелых во всей редакции.
Холмс уселся. На нем были визитка, брюки в тонкую полоску и все как полагается. Цилиндр и трость он положил на застеленный газетной бумагой стол.
Я улыбнулась при мысли, что мои соотечественники приняли Шерлока Холмса за городского франта. Они не бывали в Лондоне и не видели тамошних жителей, которые бегают по улицам расфуфыренные, как владельцы бюро ритуальных услуг на похоронах какого-нибудь барона-разбойника[4].
– Полагаю, – сказала я, – это место грубовато для вашего утонченного вкуса.
– Ничуть, мисс Блай. – Сыщик повернулся и осмотрел комнату так же бдительно, как ястреб, сидящий на телефонных проводах. – Здесь очаровательно. А туман напоминает мне о родном городе.
Я вздохнула, когда он упомянул об облаках табачного дыма, висевших в воздухе. Редакция была в конечном счете чем-то наподобие мужского клуба. По сути, мне здесь рады даже меньше, чем незнакомому англичанину типа Шерлока Холмса. Но он-то этого не знал.
– И как, по мнению мистера Пулитцера, я могла бы помочь вам?
– Рассказать мне о ситуации в городе. Особенно меня интересуют местные аристократы, но в этой области я новичок.
– А почему этот вопрос заслужил ваше внимание?
– Назовем это чудачеством. – Глаза его были прикрыты, а выражение лица самое что ни на есть любезное. – Я доверяю фамилии и титулу.
– У нас тут нет титулов, за исключением тех, что придумывают карикатуристы, но они всегда грубые.
– Именно. Нет необходимости ходить кругом да около нужной мне информации, лучше прямо спросить у такого эксперта, как вы.
Если бы я не знала точно, то решила бы, что мы пытаемся уколоть друг дружку. Ну или флиртуем.
– Я не эксперт. Мои истории – о девушке на улицах города, о том, как ее обижают все без исключения. Мне так же далеко до четырехсот богатейших семейств Америки, как вам до королевы.
– Боюсь, вы недооцениваете нас обоих.
Прежде чем я успела расшифровать его намек касательно королевы – он с ней действительно встречался? выполнял ее поручения? вполне возможно! – Шерлок Холмс снова заговорил:
– Факт в том, что богатые американцы не боятся публичности. Должен признаться, что, как частный детектив, я аплодирую такой живительной откровенности. Многие детали их быта общеизвестны, тогда как жизнь лондонской знати публично не обсуждается. Однако для человека, только что прибывшего на ваши берега, это тайна, покрытая мраком. Я хотел бы знать ровно столько, сколько знает рядовой горожанин, не более того.
– Какие конкретно семьи вас интересуют?
– Я слышал кое-какие фамилии. Бельмонт, Вандербильт, Астор.
– Все правильно. Это святая троица нью-йоркского общества, правда, некоторые чуть менее святы, чем другие.
