Командиром Корниловского полка Кутепов назначил молодого генерал-майора Николая Владимировича Скоблина. Начальник корниловцев лишь недавно вернулся в строй после ранения, полученного им еще на недавних фронтах борьбы с большевизмом, под Роганчиком. Вскоре приказом по корпусу генерал Кутепов приказал представить к наградам и производству в чины всех отличившихся в последних боях в Крыму. В Гвардейском кавалерийском полку к чину корнета были представлены немало унтер-офицеров и даже рядовых-кирасир, кавалергардов и эстандарт-юнкеров. Особо отличившиеся унтер-офицеры, показавшие в Крыму примеры исключительной доблести, были награждены орденами Св. Николая Чудотворца. В день своего Полкового праздника, командир кирасирского эскадрона полковник Михаил Евграфович Ковалевский, не имея на празднование казенных средств, продал турецким спекулянтам ордена своего покойного отца и на эти деньги начал подготовку к празднованию. В день Полка кирасирский эскадрон был построен в 3 девятиразрядных взвода на плацу, перед палатками. На правом фланге построения был помещен приглашенный оркестр Алексеевского пехотного полка. «После молебна командир полка поздравил эскадрон и поднял чарку за Кирасир Его Величества; затем эскадрон прошел церемониальным маршем. После парада состоялся обед. Кирасиры имели своими гостями всех кавалергардов, своих постоянных друзей от Галлиполи до Нового Сада — последнего этапа… Праздник удался на славу. Пели песенники, кирасиры качали своих офицеров, и чувствовалась тесная и дружная связь между всеми».16 В июле 1921 года приказом Главнокомандующего Гвардейская кавалерия была выделена в Галлиполи в отдельный дивизион под командованием полковника Константина Валерьяновича Апухтина, Улана Ее Величества. Баронесса Врангель, приехавшая к гвардейским кавалеристам, привезла с собой одежду, одеяла и белье. «Дивизион стал приодеваться. Построили бескозырки, побелили ремешки, выкрасили в синий цвет рейтузы, сшитые из одеял. Вместо сапог надели американские высокие брезентовые гетры, выкрашенные в черный цвет. В строю вид был очень пристойный. На всех парадах и смотрах Кирасиры Его Величества принимали участие».17 На эскадрон кирасир были возложены и церемониальные караулы при лагерном театре: у входа, около рампы и ложи начальника дивизии выставлялись парные часовые. Духовная жизнь Белого воинства в Галлиполи началась почти сразу после того, как греческий митрополит Константин предоставил один из местных храмов для проведения православных богослужений. Митрополит не только открыл возможность русскому духовенству совершать в нем ежедневные службы, но призвал свою паству оказывать посильную помощь русским. Постепенно стали создаваться полковые храмы и в иных лагерях. «Из готового материала для них были только бараки, а все остальное делалось самым примитивным образом из консервных банок. Богослужебные книги и иконы писались и рисовались на местах. Так, икона Божьей Матери в церкви Корниловского ударного полка написана сестрой милосердия Левитовой».18
И все же давящее порой отчаяние и непривычный образ жизни повлиял на решение многих чинов 1-го корпуса оставить службу и уехать из Турции. Некоторые из них отправлялись в Америку. Другие, поддавшись пропаганде большевиков, не без участия прилагавших все силы к распылению русской армии французов, вернулись в Россию.
«Приказ по корпусу не противился этому (возвращению в Советскую Россию — Авт.) и только дал определенный срок, после которого уходящие считались преступниками».19 Мотивы оставления людьми армии были разнообразны, как и люди, оставлявшие своих товарищей в неизвестности, вдали от родных берегов. С иными из отъезжавших искренне прощались, память о других среди однополчан быстро улетучивалась. Дороги бывших соратников неумолимо расходились. По статистике, приводимой очевидцами исхода, из прибывших в Галлиполи 26590 тысяч, армию покинула лишь одна седьмая ее личного состава — 4650 человек солдат и офицеров.
Среди таковых уже в 1923 году оказался двоюродный дед автора, донской казак станицы Новоекатерининской войсковой старшина Митрофан Яковлевич Свеколкин. Прошедший огненные дороги войны с Донским корпусом до его эвакуации и впоследствии еще три года живший и трудившийся на далеких турецких берегах. Подобно многим русским людям, Митрофан Яковлевич тяжело переживал разлуку с Отечеством и родной станицей. Следуя наставлению епископа Вениамина, прибывшего в лагерь 13 декабря 1920 года для служения Божественной литургии, он проявлял терпение, не роптал на Бога, не падал духом, приободрялся, сколько мог и оставался подтянутым и готовым к защите своей чести.
Кстати, незадолго до приезда епископа, при попытке французов выселить донцов из отведенной им для проживания Чаталджи, казаки оказали колониальным силам неожиданно сильное вооруженное сопротивление. Это заставило французскую администрацию оставить казаков в покое на некоторое время.
Конфликты русских военных эмигрантов с французами, начавшись исподволь, зачастую перетекали в короткие победоносные столкновения, в ходе которых почти всегда побеждали плохо вооруженные и обмундированные, но более сильные духом русские солдаты и офицеры.
7 декабря 1920 года начальник штаба Главнокомандующего барона Врангеля генерал-от-кавалерии Павел Николаевич Шатилов сообщал войскам, что «Главнокомандующий твердо решил добиваться сохранения армии как силы для борьбы с большевиками и как ядра будущей русской армии» и что «главная цель армии не изменилась, это борьба с большевиками».20
Таким образом, впервые была официально декларирована основная цель пребывания армии в Галлиполи и указано направление развития дальнейших событий. Жизнь армии в лагерях объявлялась более не вынужденной эмиграцией, а стратегическим ходом командования, готовившего будущую опору освобожденной от большевизма Родины— современную русскую армию. Спустя одиннадцать дней барон Врангель выехал из Константинополя на встречу с войсками. На параде в лагере Главнокомандующий сообщил своим войскам, что получил известие о признании армии. Он с воодушевлением произнес: «Я приму все меры, чтобы наше положение было улучшено. Мы имеем право не просить, а требовать, потому что то дело, которое мы защищали, было общим делом и имело мировое значение… Мы выполнили наш долг до конца, и мы не виноваты в исходе этой борьбы. Виновен весь мир, который смотрел на нас и не помог нам».21
Это обращение Врангеля к частям русской армии было встречено ими торжествующими криками «ура!».
Приезды Врангеля в армию поначалу воспринимались всеми как проблески надежды на изменение общей ситуации к лучшему. Люди ждали, что вождь вот-вот позовет их в бой, обнадежит, поделится утешающими новостями. Однако с течением времени, сам факт приезда Главнокомандующего к войскам уже не вызывал всеобщую радость, которая была так часто описываема мемуаристами: «На поле стоят в каре войска. Врангель, Кутепов, четыре французских генерала и два английских офицера стоят перед войсками. На командующем черкеска. На голове кубанка. Узкая талия перетянута ремнем, окованном серебряными бляшками. Сбоку изогнутая шашка- кубанка, вдетая в ножны из серебра. Врангель высокого роста, статен, держится очень прямо и надменно…
— Здорово, орлы! — Вдруг кричит Врангель. — Что, еще не закисли в этой дыре, не разучились стрелять?
