– Нет, – прошептала свидетельница. – Нет, больше я ничего не могу сказать. Все случилось буквально за мгновение. Он двигался так быстро…
– Понятно. Благодарю вас, миссис Парментер, – произнес полицейский серьезным тоном. – Не можете ли вы рассказать мне что-либо о мисс Беллвуд? Какого рода женщиной она была? Чем могло быть вызвано желание причинить ей какой-то вред?
Хозяйка потупилась с кривой улыбкой:
– Мистер Питт, на этот вопрос очень трудно ответить. Мне… мне не хотелось бы говорить плохо об особе, только что принявшей столь трагическую смерть в моем доме, и притом такой молодой.
– Естественно, – согласился Томас, чуть подавшись вперед. В комнате было очень уютно, ее наполняло тепло очага. – Этого не хотелось бы любому человеку. Мне очень жаль настаивать на ответе, однако вы должны понимать, что мне необходимо знать правду, a если ее действительно столкнули вниз, правда эта может оказаться болезненной и неприглядной. Увы, как ни жаль, но другого выхода у нас нет.
– Да… да, конечно. – Женщина хлюпнула носом. – Простите за то, что я такая глупая! Всегда хочется надеяться… хотя это и не слишком разумно. Вы хотите понять, как и почему такое могло случиться.
Вита замерла на несколько мгновений, быть может, подыскивая необходимые для объяснения слова.
В доме вокруг царила полная тишина, не слышно было даже хода часов. Даже шагов слуг не доносилось из коридора. Застывшая в углу служанка казалась частью причудливой обстановки.
– Юнити была очень умна, – наконец начала хозяйка. – Схоластическим таким образом. Она была блестящим лингвистом. Греческим и арамейским языками владела столь же непринужденно, как мы с вами английским. Она помогала моему мужу именно в переводе. Видите ли, он – теолог, видный специалист в своей области, однако в качестве переводчика обладает ограниченными возможностями. Конечно, он полностью понимает смысл любого богословского труда. Однако она была способна в большей степени оценить игру слов, их аромат, поэтический дух… И потом она достаточно хорошо разбиралась в светской истории. – Вита нахмурилась. – Должно быть, так бывает когда по-настоящему изучаешь язык? В итоге обнаруживается, что ты познаешь народ, говоривший на нем… через его писания и так далее.
– Наверное, вы правы, – согласился суперинтендант.
Он был хорошо начитан в английской литературе, однако классической не знал. Сэр Артур Десмонд, владевший поместьем, в котором Томас вырос, по доброте своей учил его, сына своего егеря, вместе с собственным сыном, нынешним сэром Мэтью Десмондом. В итоге полученное Питтом образование было скорее естественно-научным, чем классическим. Ему хватало начатков латыни и древнегреческого, но арамейский, бесспорно, не входил в область его интересов. Библии короля Якова[2]было более чем достаточно для удовлетворения всех его религиозных потребностей. Питт с трудом скрывал свое нетерпение. Все, что говорила свидетельница, пока не имело никакого отношения к делу. Тем не менее ей, наверное, было трудно заставить себя обратиться к сути вопроса. Не стоило недооценивать всю тяжесть этой откровенности для нее.
– Итак, преподобный Парментер писал богословский труд? – подсказал ей Томас.
– Да, – ответила она негромко. – Да, он уже написал две книги и большое количество статей, встретивших общее одобрение. Однако новый труд должен был иметь более глубокую природу и мог оказаться более дискуссионным. – Вита внимательно посмотрела на Питта, желая убедиться в том, что он ее правильно понял. – Вот почему ему потребовалось переводческое мастерство Юнити во владении источниками.
– Ее интересовала тема исследований? – продолжил спрашивать полицейский. Следовало проявить терпение. Эта женщина сумеет высказать свою единственную важную и горькую истину только подобным извилистым путем.
Миссис Парментер улыбнулась:
– O нет, суперинтендант, во всяком случае, не теологическая сторона этой работы… даже в малейшей мере. Юнити очень… то есть была очень современна в своих воззрениях. Она совершенно не верила в Бога. Более того, она весьма почитала известный труд мистера Чарлза Дарвина. – Выражение глубокой неприязни скользнуло по ее глазам и губам. – Вы знакомы с ним? Конечно же, знакомы. Во всяком случае, с его воззрениями на происхождение рода людского. Более опасной и сумасбродной идеи не выдвигал никто с… даже не знаю, с каких пор!
Она старалась собраться, поворачиваясь в шезлонге всем телом, чтобы обратиться лицом к собеседнику, невзирая на все неудобство, которое причиняло ей это движение.
– Если мы происходим от обезьян и в Библии нет никакой правды, зачем тогда вообще ходить в церковь или соблюдать Десять Заповедей?
– Потому что Заповеди основаны на добродетели и наилучшем из известных нам общественном и нравственном порядке, – ответил Томас, – вне зависимости от того, происходят они от Бога или от выстраданных и очищенных борьбой человеческих идеалов. Кто из них прав, Библия или мистер Дарвин, я не знаю. Возможно даже такое, что по-своему правы обе стороны. Если это не так, я всей душой надеюсь на то, что права Библия. Мистер Дарвин оставляет нам одну только веру в прогресс и постоянное восхождение человеческой нравственности.
– Так вы не верите в его учение? – серьезным тоном спросила свидетельница. – А Юнити верила, сильно верила… Она считала, что мы постоянно прогрессируем. Что с каждым поколением наши идеалы становятся все более прогрессивными и свободными. А сами мы – более справедливыми, терпимыми и, одновременно, более просвещенными.
– Бесспорно, наши изобретения с каждым десятилетием становятся все более изощренными, – согласился полицейский, тщательно отмеряя слова. – Да, наши научные познания возрастают почти ежегодно. Но я совершенно не уверен в том, что их примеру следуют наша доброта, или наша отвага, или чувство ответственности друг перед другом, a ведь они являются куда более подлинным критерием цивилизованности.
Вита посмотрела на него с удивлением и смятением, тенью проскользнувших в ее глазах:
– Юнити полагала, что мы стали куда более просвещенными, чем прежде. И отбросили былое угнетение, невежество и предрассудки. Я много раз слышала от нее подобные речи. A кроме того, она говорила, что мы теперь намного более внимательно относимся к нуждам бедняков, менее эгоистичны и несправедливы, чем в былые времена.
Питта внезапно посетило воспоминание тридцатилетней давности, явившееся прямиком из классной комнаты:
– Один из фараонов Древнего Египта любил похвастать, что при его правлении в стране не было ни голодного, ни бездомного.
– O… едва ли Юнити знала об этом, – проговорила хозяйка с удивлением – и как будто бы с легким удовлетворением.
Томас стал слушать еще более внимательно: быть может, она наконец приближается к своему важному откровению?
