Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
— Но.
Что «но», при чем тут «но»? Темные люди.
Медведевым же, в свою очередь, казалось странным, что он не знает таких простых слов, как «анадысь» (тогда), или «зубатить» (грубить), или «взаболь» (в самом деле), ведь их деды и прадеды так говорили.
Василий Кузьмич регулярно попадал впросак, ослышавшись или приписывая диалектизмам неправильное значение. Человек сугубо городской и далекий от сельского хозяйства, доктор однажды увидел племенного быка Буяна в возбужденном состоянии и поразился размерам его пениса. Больше метра между ног болтается, матушки святы!
Приходит как-то Аким с выгона и говорит, что у Буяна пропало ботало.
— Постарел? — качает головой доктор. — Такое великое мужское достоинство его болтало. Коровы потеряли знатного любовника.
Замечание доктора вызвало у всех недоумение. Пока Еремей Николаевич не сообразил и первым не расхохотался:
— Ботало — это не уд, а колоколец на шее!
После этого, кстати, мужики взяли «болтало» на вооружение. Так, наверное, и появляются новые слова.
Метели бушевали по нескольку дней, и Степан часто оставался дома. О том, чтобы добраться до сельсовета, нечего было и думать.
— Зимусь в эти числа так не мело, — сказал Степан, досадуя на простой в работе.
— Зимусь… проснусь… — забормотал Василий Кузьмич. — Сдаюсь! — протянул он руку Петру, признавая очередное поражение. — Что такое «зимусь», скажите на милость?
— Прошлой зимой.
Василий Кузьмич вскочил и принялся расхаживать по горнице:
— Почему вы не можете говорить просто по-русски: «прошлого года, прошлой осенью»? Нет, у вас все с вывертом: «лонись», «осенесь»…
— А у старообрядцев даже свой счет есть, — сообщила Нюраня. — Марфа знает. Посчитай, пожалуйста, от одного до десяти.
— Един, пара, — не поднимая головы от шитья, стала перечислять Марфа, — ерахты, барахты, чивильды, евольды, по-пусту, по-насту, дакинь, вчкинь.
— Что и требовалось доказать! — воскликнул доктор. — Степан, как ты собираешься этих аборигенов вести к светлому будущему, когда у них ерахты-барахты, дакинь-вчикинь? У вас ведь «галиться» означает «издеваться, смеяться», а «галицы» — это рукавицы! Где логика?
Степан принялся рассказывать, как во время войны с колчаковцами их отряду нужно было сделать большой бросок, зайти в тыл противнику. Местных проводников отыскали, но Вадим Моисеевич, командир отряда, только развел руками: ни бельмеса не понимает в том, о чем они говорят. Послали за Степаном, у него с проводниками состоялся примерно такой диалог:
— За курьей старица, а потом прямица в пяти верстах от материка, — говорили мужики. — Дале поньжа, надо крюк давать на каргашак.
— Орудия и обозы пройдут? — спросил Степан.
— Нет-ка, зыбун и ржавца по пояс…
Через некоторое время Степан перевел:
— Они говорят, что после залива, уходящего в луга, будет протока в пяти верстах от основного русла реки. А далее непроходимое болото, надо сворачивать на другое болото, поросшее мелким сосняком. Пушки и обозы там не пройдут, а пехота может, глубина по пояс. Возможно, нам следует разделиться? Живой силой двинем через болота, а обоз и орудия пустим круговой дорогой. Отставание будет на сутки.
— Фактор внезапности, — кивнул Вадим Моисеевич. — Нас ведь не ждут со стороны… как его… каргаша?
«Анна Каренина». Граф Толстой
Степан как-то вспомнил, что зимой в старательской артели они зачитывались «Тремя мушкетерами», многие куски наизусть выучили. О том, что его прозвали д’Артаньяном, не упомянул. Как умел, Степан пересказал домочадцам содержание, вставляя цитаты по памяти. Но реакция слушателей оказалась холодно-удивленной. Чего тут увлекательного? Они привыкли слушать сказки. Мать Прасковьи была знатной сказочницей. В непогодицу в дом Солдаткиных набивалось много народу, бабы по лавкам сидели с рукодельем, дети на печи, мужики на полу. И Наталья Егоровна, Туся, как ее звали близкие, рассказывала сказки. В них было много повторов, обычно по три: трижды царь гонцов посылал, трижды герой заветной цели добивался — и в каждом повторе слова точь-в-точь повторялись. Возникало чувство дремотной погруженности, будто твой собственный сон тебе излагают. И сон этот волшебный кончится хорошо, и хотя ты его видел-слышал много раз, он тебе не надоедает.
Степан же пересказывал «Мушкетеров» торопясь, путаясь, то поясняя что-то, то злясь на дурацкие вопросы.
Анфиса высказала общее мнение:
— Дребедень! Королева — никудышная царица. То отдала герсагу подвески, то обратно требует, мушкеторов, казенных людей военных, за море гоняет. С жиру бесится и на сторону смотрит. Есть такие бабы, которым мужику голову закружить — превысшее удовольствие. Она ему не даст, а заради интереса повихляется. Опять-таки царь-король должен авторитетную власть иметь, а его карндирал… или как там его, словом, поп, на веревочке водит.
— Мне госпожу Бонасье жалко, — подала голос Нюраня. — Зачем она погибла? Что теперь д’Артаньян всю жизнь делать будет?
Взрослые посмотрели на девочку с легкой насмешкой: баб на свете много, не останется мушкетер монахом.
Чуткая Нюраня верно уловила смысл их молчаливой иронии.
— Другие не такие будут! — выпалила она.
— Странная дисциплина у них в войсках, — презрительно обронил Аким, — захотели — подрались, захотели — ускакали за тридевять земель. С такой армией не повоюешь.
— А дети у них были? — спросила Парася мужа, который сидел, насупившись, досадуя, что не смог донести всю прелесть романа.
— У кого? — не понял Степан.
Он по глазам жены видел, что она хочет прийти ему на помощь, но не знает как. Для нее сейчас материнство — высший смысл жизни, и этот смысл Парася пытается найти в рассказанной истории.
— У королевы, у госпожи Бонасье… Может, у каких иных женщин…
Степан улыбнулся и помотал головой.
— Вы не понимаете! — вскочил Василий Кузьмич. — Это великолепный приключенческий роман! Степан, в сущности, рассказал сюжет точно. Дело не в Степане, не в Дюма — это автор, — а в вас самих, — обвел он рукой сидящих за столом. — Вы дремучи, оторваны от культуры и искусства! Хуже того, вы не любопытны! Вас интересуют только примитивные каждодневные заботы. Вы муравьи! Термиты!
Доктор встретился взглядом с Еремеем Николаевичем. Нет, этот человек, конечно, не муравей. Он из сибирских чалдонов, сам вырвался из крестьянских пут, обладает громадным художественным талантом, его произведения из дерева никогда не будут оценены знатоками… Дальше Нюраня сидит. Волшебная девочка, любимица Василия Кузьмича. Врожденный лекарский талант. Пытлива, умна, энергична, все схватывает на лету. Рядом с сестрой Степан. Могутный мужик… «Вот уже стал их определения употреблять», — поймал себя доктор. Степан-то как раз и пытался реалии другой культуры до них донести. Марфа и Прасковья — молодые матери и потому не в счет. Будь они хоть принцессами, дворянками и прочими боярынями — их предназначение сейчас выкормить и поставить деток на ноги. Кто остается? Анфиса Ивановна и работники Аким да Федот. Работники — непоказательный, искореженный человеческий материал, пригрелись, прикормились у Анфисы Ивановны. А сама-то она разве муравей? Или даже матка муравьиная? В тяжелейших условиях войн, грабежей, продразверсток сумела сохранить хозяйство, сыто кормит немалую семью и помогает десятку страждущих. Самодурка? Бесспорно! Тиранка? Безусловно…
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
