– Мы как раз успеем на поезд в направлении Ноксвилла, – сообщил он. – А я опасался, что из-за того, что мы движемся по горам так медленно, мы опоздаем на него и придется провести здесь всю ночь.
В вагонах нашего поезда, как и у всех составов, которые мне приходилось видеть в этой части США, не было раздельных купе, так что мы выбрали места там, где было посвободнее. Спустя несколько минут маневров в перегруженном депо мы вышли на открытый ландшафт и, набирая скорость, устремились на юг.
Я изумлялся окрестностям. Холмс, казалось, был погружен в свои мысли. Наконец он устроился поудобнее и задремал. Я же не мог отвести взгляда от пейзажа за окном. Мы проезжали сквозь широкую долину, с востока и запада от которой виднелись далекие горы. Хотя мы следовали через лесистую местность, дубравы здесь были уже не такие густые и древние, как те, через которые мы ехали еще с утра.
Многие участки, по всей видимости, были отведены под сельское хозяйство. Куда ни бросишь взор, посреди широких полей ютились многочисленные одинокие домишки, отстоявшие друг от друга на несколько миль.
Я вдруг вспомнил, как Холмс однажды отозвался о таких деревенских домах и о том, в какой ужас они его приводили.
– Вот вы смотрите на эти разбросанные тут и там постройки и восхищаетесь их красотой, – сказал он мне тогда. – А я думаю лишь о том, насколько они изолированы, и о том, что преступления, совершаемые в такой местности, часто остаются безнаказанными.
Я спросил, почему именно это приходит ему на ум, а он ответил:
– Я всегда ощущаю ужас, когда смотрю на них. Я убежден, Уотсон, – и в этом я основываюсь на собственном опыте, – что даже на самых скверных переулках Лондона пороки не процветают в таком количестве, как в чарующей и приветливой сельской местности.
– Теперь вы и меня приводите в ужас! – воскликнул я.
Холмс пояснил, что в городах люди живут столь близко друг от друга, что ни одно постыдное деяние не остается незамеченным или ненаказанным. А вот в деревнях зачастую в округе попросту нет соседей, которые могли бы узнать о совершенном преступлении.
– Задумайтесь только о бесчеловечной жестокости, – добавил прославленный детектив, – о сокрытом беззаконии. И так год за годом, и никто ни о чем не подозревает.
Теперь, любуясь одинокими домиками в лучах заходящего солнца, я был рад, что Холмс спит. Конечно, я понимал, что в чем-то он может оказаться прав, но предпочитал глядеть вокруг с оптимизмом и видеть красоту, а не тайные пороки.
Мы прибыли в Ноксвилл поздно вечером. На выходе с вычурной станции мы уловили запах ферм и скотобоен, перемежавшийся с другим запахом, в котором впоследствии я узнал аромат обжариваемого кофе. На горизонте виднелось зарево, словно от пожара, но я понимал, что это попросту электрическое освещение от домов, расположенных вдоль главной улицы города. Мы взяли извозчика и, проехав несколько кварталов, очутились у небольшой гостиницы, расположенной у отвесного берега реки Теннесси.
Зарегистрировавшись в отеле и умывшись, мы вышли на улицу и спустя час зашли в ресторан. Поужинав в тишине, мы отправились к западу и в конце концов оказались на обширной территории Университета Теннесси. По сравнению со старыми зданиями Оксфорда и Кембриджа он казался выскочкой. Мы посетили несколько корпусов, включая Истбрук-холл, которые были открыты для поздних занятий. Где-то через час мы вернулись в отель, решив завтра выйти с утра пораньше.
На следующий день мы с Холмсом приехали на железнодорожную станцию заранее, чтобы уточнить непростой маршрут, которым лучше всего добраться до Онейды. Ознакомившись с деталями путешествия, я задумался, не лучше ли было вернуться в Англию через Нью-Йорк. Вполне вероятно, что пара деньков в самом успешном городе Америки принесли бы мне больше удовольствия, нежели поездка на запад в отдаленные бедствующие уголки страны. Впрочем, я тут же вспомнил, что и у Холмса здесь есть дела. Наверняка он сам предложил бы отправиться сюда, не опереди я его.
Поезд, в котором вперемежку шли грузовые и пассажирские вагоны, отправился довольно быстро. Мне не приходило в голову, что Ноксвилл – довольно процветающий город, хотя я знал, что это, вероятно, самый крупный населенный пункт в этой части света. Вспоминая дела минувших дней, я понимаю, что его жители выглядели куда зажиточнее тех, с кем нам приходилось время от времени делить экипаж. Хотя некоторые, как мы с Холмсом, были одеты в костюмы, на большинстве была рабочая одежда – поношенная, но чистая. Женщины, которых вокруг было не так много, носили платья из однотонной, без рисунка, ткани и шляпы.
Размышляя о наших спутниках, я задумался о том, что же мне известно о местах, в которые мы едем. В предыдущем году я узнал лишь то, что территория, протянувшаяся вдоль границы Теннесси и Кентукки до середины штата, до сих пор считается дикой. Там царила суровая природа, привлекающая внимание, однако разительно отличающаяся от той, что встретилась нам, когда мы накануне пересекали горы. Мы направлялись к краю плато, располагающемуся в центральной части Теннесси: обширной территории, громоздящейся посреди штата, словно стол. Западная часть штата буквально скатывается с плато к плодородным землям вдоль Миссисипи. На востоке располагается долина реки Теннесси, в направлении устья которой мы проезжали накануне из Джонсон-Сити в Ноксвилл. Долину окружали и более мелкие горные хребты, однако основная ее часть лежала между плато и Аппалачскими горами на дальней границе штата на востоке.
Своему возникновению плато обязано ряду геологических причин. В свое время я прочел, что земли близ Онейды довольно уникальны по части различных чудес природы: здесь встречаются и каменные своды, и высокие песчаные обрывы. В некотором отношении они напоминают юго-восток Америки, разве что там природные памятники располагаются на пустынной местности. А вот восточная часть плато Теннесси до сих пор покрыта лесами, скрывающими толщи пород от взора, – их можно увидеть, лишь находясь на самой вершине, и то нужно знать, куда смотреть.
Столица штата, Нэшвилл, располагалась к юго-западу от нашего пункта назначения, далеко за подъемом на плато, через которое мы проезжали.
По мере нашего продвижения на северо-запад местность становилась более гористой, изрезанной складками. Мы проезжали через низины, вдоль ручьев и рек, сквозь суходолы. Небо проглядывало лишь в промежутках между высокими пиками.
Несколько часов спустя пассажиры стали беспокойно перемещаться и перекладывать свои пожитки. Я пришел к выводу, что они готовятся сойти. Холмс, хранивший молчание на протяжении всей поездки, тоже, видимо, заметил перемены и выпрямился. Меня удивляло его молчание. Я полагал, что он все еще размышляет о незаконченных делах, оставшихся в Линвилле, или – что более вероятно – о загадочном Регби, куда мы должны были направиться после встречи с моими дальними родственниками. Мысль о поездке в Регби, несомненно, расстраивала моего друга, но я понимал, что вмешиваться не стоит: он сам обо всем расскажет, когда придет время.
Поезд въехал на станцию близ обширного клубка железнодорожных путей – я даже и предположить не мог, что в таком отдаленном городке, как Онейда, может быть столь развитая сеть дорог. На многих путях праздно стояли в ряд вагоны, сцепленные на тот случай, если куда-то придется их отогнать. Казалось, что только в нашем поезде есть пассажирские вагоны – остальные были переполнены углем и бревнами, направляющимися на лесопилки.
