Но к феям все это не имело ни малейшего отношения. Некоторые из них по силе почти не уступали магам, а мыслили и поступали порой куда более изобретательно и непредсказуемо. Волшебникам приходилось несколько лет посещать Академию, и любой, называющий себя магом, имел в подтверждение диплом из кожи гиппогрифа, хотя прочесть невидимые письмена на нем мог только другой маг. При желании волшебники умели вызывать землетрясения, за одну ночь возводить (или обрушивать) замки, и должным образом сотворенные ими чары могли продержаться целый век. Обычно их нанимали влиятельные люди, поручая шпионить за столь же влиятельными соседями и всячески демонстрировать свое присутствие, чтобы влиятельные соседи не вздумали выкинуть какой-нибудь фокус с помощью собственных магов. (Торжества, на которых ожидались волшебники соперничающих семейств, всегда посещали толпы зевак, поскольку зрелище неизбежно оказывалось исключительно забавным.) Маги, не любящие шумихи, оставались в Академии – или других академиях – и бились над величайшими тайнами вселенной (а также над философскими теориями насчет волшебного равновесия), предположительно чрезвычайно опасными, по каковой причине академики напускали на себя мрачный вид и двигались так, будто каждую секунду ожидали нападения. Но суть заключалась в том, что у магов были свои правила, а феи считались непредсказуемыми даже в стране, где сама магия была непредсказуема.
Даже королева слегка засомневалась, стоит ли посылать феям общее приглашение. Несколько сот фей в одном месте – не говоря уже о нескольких тысячах – наверняка поднимут огромную тучу магической пыли, и одному лишь Провидению известно, к чему это может привести.
– Большинство фей живет в маленьких городках и деревнях, так? – уточнила королева. – Значит, на них в некотором смысле распространяется приглашение, которое разносят наши герольды.
Дело в том, что никто толком не представлял, сколько фей, даже тех, кто занимается волшебством, есть в стране. Люди знали только о тех, кто жил в городах и деревнях рядом с другими и колдовал открыто. Известно было, что некоторые феи обитали в лесах или отдаленных глухих местах (возможно, даже в воде), но видели их редко, и предполагалось, что их меньше, чем тех, которые известны всем.
Конечно, оставались еще злые феи, но их было немного, и они обычно держались в тени, поскольку знали, что численный перевес не на их стороне, – если, конечно, кто-нибудь их не сердил, а люди очень-очень старались их не сердить. Именно их злоба обеспечивала добрых фей значительной долей самой прибыльной работы: исправления испорченного. Как правило, им удавалось вернуть все на свои места. Люди вели себя со злыми феями осмотрительно, но не слишком из-за них беспокоились – меньше, чем из-за погоды, скажем засухи, чреватой неурожаем, или суровой зимы, которая пригонит в поселки волков. (Если засуху или суровую зиму вызывали злые феи, все знали, что нужно делать: достаточно было нанять добрую, и та все исправляла. С непостоянством настоящей погоды не мог справиться никто. Тщетными оказывались даже объединенные усилия всех академиков – а они время от времени пытались.)
– Думаю, – медленно проговорил король, – этого недостаточно.
Королева вздохнула:
– Я боялась, что ты так скажешь.
В ее родной стране было относительно мало магии, и она так и не привыкла к вездесущности чар и чародеев. Волшебство приносило пользу, но тревожило ее. Она нежно любила Сигил и завела приятельские отношения с несколькими другими феями, предусмотрительно нанятыми на службу при дворе. Маги же в большинстве своем казались королеве скучными, и она испытывала некоторое облегчение оттого, что сейчас никого из них не было рядом: обидевшись на нее за скрытность в вопросе беременности, они перестали с ней разговаривать.
Последовало молчание.
– Что, если мы пригласим фей стать крестными нашей дочери? – предложила наконец королева. – Можем попросить двадцать одну фею – по одной на каждое из имен и на каждый год до ее совершеннолетия. Двадцать одна – это не так уж и много. Магов будет восемьдесят два. Так мы покажем, что рады феям. Можно спросить у Сигил, кого нам пригласить.
– Феи-крестные? – с сомнением переспросил король. – Непросто будет протащить это через придворный совет и добиться одобрения епископа.
Сигил тоже беспокоилась по поводу фей и сочла, что пригласить двадцать одну фею в крестные – отличная идея, если заранее принять достаточные меры предосторожности.
– Никаких подарков, – решил король.
– О, но крестные должны дарить подарки! – возразила королева. – Будет невежливо, даже неприлично, если мы запретим им подарить что-нибудь крестнице!
– Королева права, – поддержала ее Сигил, – но можно предупредить их, что это должны быть только символические дары, мелочи, чтобы позабавить малышку или польстить ее родителям, ничего – ничегошеньки – сложного.
И король, и королева понимали, о чем она говорит: ничего, что привлечет к принцессе слишком много внимания в магическом мире. Такого рода внимание могли позволить себе лишь герои, достаточно зрелые, чтобы самим на это решиться, и сильные (или глупые), чтобы нести это бремя.
– Думаю, – продолжила Сигил, – нам следует пригласить хотя бы одного мужчину. Фей мужского пола недооценивают, поскольку почти никто не помнит об их существовании.
– Ты должна стать первой крестной, дорогая, – предложила королева.
Но Сигил покачала головой.
– Нет… нет, – отказалась она, хотя и с явственным сожалением в голосе. – Искренне вас благодарю. Но… я уже слишком тесно связана с благополучием этой семьи и вряд ли стану наилучшей крестной для малышки. Дайте ей двадцать одну новую фею, которые будут счастливы связать себя с королевской семьей. Несколько лишних фей на вашей стороне могут оказаться весьма полезными.
Король вспомнил, как однажды, когда он был еще принцем, к одной из младших поварих, также фее, обратился зажаренный в масле гриб, которому предстояло стать частью одинокого позднего ужина для короля. «Не дай королю меня съесть, или я его отравлю», – заявил он. На королевских кухнях всегда работали одна-две феи (правители этой страны не пользовались услугами дегустаторов), и, хотя для выяснения того, как ядовитый гриб попал в припасы, потребовались маги, жизнь королю спасла именно фея.
Сигил сжала в ладонях руки королевы:
– Позвольте, я займусь приготовлениями к торжеству. На чем, по-вашему, стоит подвесить колыбель? На шелке? И какого цвета? Розового? Голубого? Лилового? Золотистого?
– Думаю, золотистого, – решила королева, обрадованная тем, что вопрос с феями-крестными решен, но разочарованная и слегка обиженная отказом Сигил войти в их число. – Золотистого и белого. Может быть, чуточку лилового. И на лентах должны быть розовые и белые розетки.
Глава 2
Очертания самой страны были прямоугольными, но на юго-восток выдавался длинный извилистый выступ, а на северо-запад – своеобразный сужающийся бугор. Юго-восточный выступ прозвали Пальцем, а северо-западный бугор – Двуколкой: по форме он чем-то напоминал двухколесную повозку с упирающимися в землю оглоблями. Столица располагалась в юго-восточном углу, чуть севернее Пальца, примерно в месяце пути от основания Двуколки, если часто менять лошадей и добавить добрую щепоть волшебной пыли для скорости.
