Никто, однако, не оказался настолько завистлив, чтобы обвинить Нарла в том, что он к чему-то из этого причастен, или же в том, что он сам фея (кузнецов и одновременно фей не видели уже столько лет, что никому и в голову не приходило подобное, если, конечно, у них не было неугомонных детей, которых приходилось занимать сказками). И особенно когда выяснилось, что, если он кует заостренные кусочки железа, чтобы разметить чужие кузницы, они остаются на месте. Никто, кроме Тетушки, Катрионы и Бардера, так и не услышал полного рассказа об их путешествии к замку в пустошах за краем Двуколки.
Но даже переизбыток работы не делал Нарла беззаботным. Нарл попросту не умел быть беззаботным.
– Но, Нарл, – удивилась Рози, – разве ты не будешь… ну то есть… по-настоящему по ней скучать? Я имею в виду, по Пеони, – добавила она с изумлением, когда Нарл непонимающе уставился на нее.
Она сидела на тюке сена и плела косичку (неровную) из нескольких самых длинных стеблей.
Нарл перестал свистеть, выпрямился, отвлекшись от подковы, которую примерял к копыту Резвого, и задумчиво посмотрел на Рози.
– Не так сильно, как я скучал бы по тебе, – сообщил он.
Рози залилась жарким румянцем, а затем кровь отхлынула от ее головы, и та закружилась. Она глянула на свою плетенку и выронила ее на землю (где Флинкс, с появлением Зеля все больше времени проводивший в кузнице, кратко исследовал ее на предмет новостей о мышах, которые, по его мнению, наверняка обитали в тюке сена).
– Я думала, ты в нее влюблен, – очень тихо выговорила Рози.
– Влюблен в… кого? – переспросил Нарл.
Повисло молчание.
– Ну, – начал он так, будто высказывался о погоде или о лошадях, которых предстояло подковать, или о скобяных изделиях для домов и лавок, или о лемехе плуга, нуждающемся в починке, – так получилось, что влюблен я в тебя. С того дня, когда встретились Роуленд с Пеони. Нет, даже раньше. Тогда я сам это понял. Никогда прежде не влюблялся – и успел достаточно состариться, чтобы давно решить, что этого никогда не произойдет, а потому попросту не узнал признаков.
Рози не могла выговорить ни слова. Она уставилась в землю. Мгновение спустя она услышала, что Нарл направился к ней, и носки его башмаков появились в поле ее зрения. Затем один из них отступил обратно, Нарл опустился на одно колено и заскорузлой рукой приподнял ее лицо так, чтобы заглянуть ей в глаза.
– Я не собирался ничего говорить на этот счет, – тихо сообщил он, – потому что ты явно видела во мне исключительно своего старого приятеля-кузнеца.
Рози уставилась на него так, будто он только что позеленел или отрастил крылья.
– Нарл, я влюбилась в тебя целую вечность назад.
– Тогда все в порядке, – заключил он, чуть улыбнувшись.
Рози вспомнилось, как животные бормотали: «Железнолицый! Улыбается!» – а Флинкс буркнул: «Чурбан треснул». Это был ужасный день: серое, мрачное пробуждение после бала принцессы, пропажа Пеони и ожидание встречи с Перницией, и то жуткое мгновение, когда Нарл назвал ее принцессой и как будто наглухо захлопнул дверь между ними.
Улыбка Нарла застыла, словно он не был уверен, что хочет сказать дальше. Когда он наконец заговорил, голос его прозвучал так тоскливо и безнадежно, что отозвался эхом в памяти Рози: большая белая птица, прикованная к стропилам, спрашивает: «Ты придешь поговорить со мной снова еще когда-нибудь?»
– Значит, ты выйдешь за меня замуж?
– О да! Да! Конечно! Ох… Но имей в виду, тебе придется переехать к нам.
Нарл, живший позади своей кузницы в двух тесных комнатушках, захламленных старыми инструментами и вещами, которые он еще не придумал, как починить, вздрогнул.
– Ох… ну пожалуйста! – взмолилась Рози и схватила его повисшую руку, внезапно поняв: что бы ни произошло дальше, она вот-вот лопнет.
– А что скажут они?
Рози помотала головой, все еще держась за его ладонь.
– Мне все равно. – Задумавшись на мгновение, она изумленно, осознавая, что говорит чистую правду, добавила: – Им это понравится.
– Да неужели?
Но она уже сообразила, что Нарл посмеивается над ней, бросилась ему на шею и поцеловала его. Он обнял ее и притянул ближе. Их не было видно с деревенских общинных земель, конюх Резвого благополучно ждал в трактире, а этот участок двора подметался совсем недавно. Стоял тихий вечер, и никто не врывался в ворота кузницы с какой-нибудь свежей поломкой, требующей внимания Нарла. Поцелуй продолжался некоторое время, пока Резвый, стоявший на привязи всего в трех подковах, не повернул голову, чтобы посмотреть, что происходит. Звучало это вполне приятно.
«Ну наконец-то, – буркнул Флинкс. – Ты когда-нибудь видел двух настолько бестолковых людей?»
Но Резвый был романтиком. Он не мог дождаться, когда же вернется домой и разнесет новость по Вудволду. Однако сперва ему требовалась четвертая подкова. Он махнул хвостом, замотал головой вверх и вниз так сильно, что дернул кольцо коновязи, и принялся рыть копытом землю. И мыши в тюке сена, воспользовавшись тем, что Флинкс отвлекся, прыснули с другой стороны тюка, перебежками от укрытия к укрытию пересекли двор, метнулись через общинный выгон и, тяжело дыша, просочились в трактир, чтобы рассказать тамошним своим родственникам о принцессе и фее-кузнеце.
