Надо сказать, это проявление плотской страсти вовсе не рассердило наших грумов. Напротив, прежде чем прикрыть пленнице лобок, ей некоторое время, одобрительно улыбаясь, поглаживали пальцами влажное лоно, словно хваля за вожделение и пылкость. Хотя никакие стоны в мире не выдавили бы из них и капли жалости!
Остальные пленники наблюдали за всем этим в похотливом молчании, ощущая, как напрасно оживают и пульсируют их собственные, истосковавшиеся по ласкам интимные места. Я, например, жаждал забраться в ее клетку, сорвать с Елены эту гадостную золотую сетку и запустить своего оголодавшего петушка в предназначенное для него влажное уютное гнездышко. Я жаждал проникнуть ей в рот языком, стиснуть в ладонях ее крепкие груди, потом припасть губами к тугим коралловым соскам — и наконец увидеть ее раскрасневшееся в жаркой истоме, трепещущее в экстазе лицо, когда я неистовыми толчками повлеку ее к высшей точке наслаждения… Однако все это были лишь мечты, болезненные и несбыточные. Мы с Еленой могли разве что перекликаться взглядами да про себя надеяться, что рано или поздно нам позволят испытать наслаждение в объятиях друг друга.
Изящная миниатюрная Красавица выглядела тоже прельстительно, и пышная полногрудая Розалинда с ее огромными печальными глазами казалась женщиной поистине роскошной, но именно Елена выделялась среди пленных принцесс умом и мрачным презрением ко всему, что вдруг на нас свалилось. Когда нам случалось с ней ночами пошептаться, она всякий раз смеялась над нашей незадачливой судьбой, откидывая за плечи тяжелые пряди каштановых волос.
— Ну скажи, Лоран, кто еще может похвастаться таким богатым выбором? Перед нами аж три варианта: султанов дворец, городок и замок! Но я тебе признаюсь: ни в одном из них не найдется таких прелестей и наслаждений, что пришлись бы мне по вкусу.
— Но, милая, тебе ж совсем неведомо, что ждет тебя во дворце у султана, — возразил я. — Везде по-разному. У королевы просто содержатся сотни обнаженных невольников. В городке такие же сотни заняты всяческим трудом. Что, если у султана даже больше невольников? Если у него собраны рабы со всех королевств от Востока до Запада и их столько, что он может использовать их просто как скамеечки для ног.
— Думаешь, он это делает? — оживилась она, тут же приняв очаровательно дерзкий вид. Между влажными губами блеснули восхитительные зубы. — Ну, значит, нам надо изыскать способ, чтобы как-то выдвинуться среди прочих, Лоран. — Елена подперла кистью подбородок. — Я вовсе не желаю быть одной из тысячи несчастненьких принцев и принцесс. Мы должны дать знать о себе султану!
— Опасные мысли у тебя, дорогая, — усмехнулся я. — Ведь мы не можем ни с кем разговаривать, да и к нам никому не позволено обращаться с речами. Нас холят и наказывают, как обычных домашних питомцев.
— Мы что-нибудь придумаем, Лоран, — пообещала Елена, и на ее лбу пролегла прелестная морщинка. — Прежде тебя ничто, помнится, не пугало. Ведь, если не ошибаюсь, ты сбегал лишь для того, чтобы узнать, каково оно, когда поймают? Разве не так?
— Уж очень ты сообразительна, Елена, — улыбнулся я. — С чего ты взяла, что я сбежал вовсе не из страха?
— Я в этом даже не сомневаюсь. Никто и никогда не сбегает из королевского замка из страха. Беглецами неизменно движет жажда приключений. Я и сама не удержалась, как ты знаешь, за что и была выслана в городок.
— Ну, и как, моя радость, имело смысл сбегать? — спросил я.
О, если бы я мог припасть к ней поцелуем, чтобы она вдохнула в меня свой вольный непокорный дух! Стиснуть бы пальцами ее маленькие плотные соски… Как это ужасно, что в замке мне не довелось ни разу хотя бы просто оказаться рядом с ней!
— Пожалуй, это того стоило, — задумчиво молвила она. К моменту набега «охотников» Елена пробыла в городке где-то с год. В числе других невольниц она работала на ферме у лорд-мэра. Трудилась в его садах, на четвереньках выискивая в траве плоды и собирая их зубами. А рядом с ней неизменно топтался суровый верзила-садовник, не выпускавший из руки тяжелого ремня.
— Но знаешь, я всегда была готова к чему-то новому, — добавила она, откидываясь на спину и, как обычно, расслабленно раздвигая ноги. Я не мог оторвать глаз от бурой густой шерстки, выглядывающей из-под золотой накладки на лобке. — Воины султана явились в городок словно по зову моего воображения. Запомни, Лоран: нам непременно нужно выделиться из толпы!
Я усмехнулся про себя. Мне был по вкусу такой ее боевой настрой!
Впрочем, мне нравились все мои товарищи по несчастью. И Тристан, с его столь притягательным сочетанием физической мощи и опустошенности, молча сносящий все свои переживания. И Дмитрий с Розалиндой, оба вечно во всем раскаивающиеся и тяготеющие услаждать других, словно рождены не повелителями, а рабами.
Однако в замке Дмитрий не умел владеть собой, не в силах был сдерживать возбуждение и похоть, не мог с неподвижной покорностью удовлетворять чью-то страсть и так же принимать наказания, хотя и был весь преисполнен любви и смирения. Свой короткий срок в городке Дмитрий провел у позорного столба на Позорищной площади, все время ожидая, когда его в очередной раз погонят на «вертушку».
Розалинда тоже напрочь лишена была хоть какого-то самообладания, присмирить ее могли разве что тугие наручники.
Оба они надеялись, что городок своими грозными порядками изничтожит все их страхи и они научатся наконец служить с тем изяществом и совершенством, что так восхищало их в других.
Что же касается Красавицы, то, почти как Елена, она казалась чрезвычайно загадочной и необычной особой. С виду холодно-равнодушная, но невообразимо манящая. Всегда задумчивая и непокорная. Долгими темными ночами в море я то и дело сквозь решетки наших клеток ловил на себе ее внимательный взгляд, видел какую-то странную озадаченность на ее сосредоточенном личике. Встретившись со мной взглядом, она мгновенно расцветала в улыбке.
Когда Тристан как-то раз безутешно разрыдался, она лишь тихо сказала в его защиту:
— Он очень любил своего господина, — и легонько пожала плечами, находя это, конечно, печальным, но отнюдь не недоступным пониманию.
— А ты любила кого-то из господ? — спросил я у нее однажды ночью.
— Нет. По-настоящему нет… Только таких же, как я, рабов… — и так провокационно глянула на меня, что мой приятель разом всколыхнулся.
В этой девушке было что-то дикое, необузданное, что-то чистое и нетронутое, несмотря на всю ее кажущуюся искушенность.
Однако то и дело Красавица, казалось, пыталась разобраться в природе своей непокорности.
— А что ты разумеешь под тем, чтобы их любить? — спросила она однажды. — Что означает: всем сердцем отдаться господину? Наказания — да, люблю. А вот какого-то конкретного господина или госпожу… — в ее глазах вдруг промелькнул испуг.
— И это не дает тебе покоя, — посочувствовал я.
Да, долгие ночи на море всем нам пошли на пользу. Эта изоляция от мира позволила нам многое рассудить и взвесить.
