– Это дело принципа, – снова принимается за свое Линда (Бози другого от нее и не ждал). – Я свое дело знаю и вкладываю в него силы и душу. Поэтому если уж я берусь за проект, то хочу, чтобы он был именно таким. И главное – чтобы ты был на моей стороне!
Бози старается говорить как можно спокойнее.
– Успокойся, Линда, – выжимает он из себя, подбородком указывая в сторону соседнего кабинета. – Ты тут спектакль устраиваешь, а там клиенты. Очень важные клиенты.
Он морщит лоб, на котором тут же появляется множество горизонтальных морщин. «Сколько ботокса потрачено впустую!» – думает Линда, едва сдерживая ехидную ухмылку.
Затем она резко поворачивается и видит через стеклянную перегородку Большие Серо-Голубые Глаза.
На мгновение Линда забывает о своей злости, о том, где находится, о своем трусливом начальнике. Эти глаза будто взяли ее в плен, и она не может отвести от них взгляд. Потом она видит и мужчину, на вид ему лет сорок с небольшим. Он холодный и безупречный, весь приглаженный, в чернильно-синем пиджаке. Ни одной лишней складочки, все детали на своем месте.
– Кто это? Те, что хотели обставить виллу Гриппо-Белфи? – спрашивает Линда, придя в себя. В ее голосе слышится нотка любопытства.
Бози, воспользовавшись спадом напряжения, – он не знает, сколько это продлится, – моментально отвечает:
– Они самые. Андреуччи из Бассано дель Граппа отреставрировал фасад, а потом любезно направил их к нам, – на его лице появляется выражение триумфа. – С ними нужно обращаться бережно, в бархатных перчатках.
Взгляд Линды возвращается к людям за стеной.
Мужчина – сорокачетырехлетний Томмазо Белли, ледяная скульптура, излучающая магнетическое обаяние. Он работает в сфере международной дипломатии, а недавно вернулся на родину в Венето после двухлетней службы в посольстве Италии в Абу-Даби.
Его спутница Надин Харири. Врожденное чувство стиля. Ей сорок два года, но выглядит моложе лет на десять. Надин из тех женщин, которые, едва проснувшись, – уже в полном порядке, как после фотосессии для модного журнала. По происхождению – ливанка, из одной влиятельной бейрутской семьи, выросла и училась в Париже, говорит на пяти языках, в том числе и на итальянском.
Надин из тех женщин, которые, едва проснувшись, – уже в полном порядке, как после фотосессии для модного журнала.
Томмазо познакомился с Надин во время миссии на Ближнем Востоке, и они вместе уже семь лет. Оба богатые, образованные, холеные; идеальная пара, просто до тошноты идеальная. Недавно они купили виллу в палладианском стиле в районе Монтелло и пришли в студию Бози, чтобы подобрать для нее мебель. Из тысячи проектов, составленных для них Людовико и Аличе, они ни на одном не остановились: то слишком классический, то слишком эстравагантный…
Линда не знает, чем эти двое ее зацепили. Поэтому она на секунду отвлекается и снова на них смотрит.
Всего на секунду, потом ее мысли возвращаются к этому злосчастному горизонтальному душу.
– Ну, и что же мы будем делать с Гримани? – снова обращается она к Бозе с ухмылкой. – Надеюсь, ты дашь мне хотя бы поговорить с ними? Только я могу их переубедить.
– Нет, Линда, уже все решено, – отрезает Бози, выпрямляясь в кресле и глядя на нее с прищуром. – Ты отличный специалист, талантливый профессионал. Но твоя беда – чрезмерная гордыня, – заявляет он с таким видом, будто ведет психологический тренинг. – А это плохое качество, поверь мне. Будь осторожна.
Линда не может сдержать саркастическую улыбку.
«Эта история с пороками как будто меня преследует, – думает она. – Сначала Линус по радио, теперь вот и Бози. Нанюхались они, что ли, чего-то с утра?»
Может, это и совпадение, а может быть, кто-то действительно хочет ей что-то сказать… Линда трясет головой, прогоняя от себя эту мысль, возвращается в реальность, и ее вновь охватывает злость.
– Да, конечно. Но если мой грех – гордыня, то твой – трусость, – снова заводится она.
Кабинет будто сковало холодом.
– Эй, Линда, потише на поворотах, да? – внезапно очнулся Бози.
Он может вынести все, что угодно, но только не оскорбления.
– Я твой начальник, в конце концов, не забывай об этом и имей хоть чуточку уважения.
– Так и веди себя как начальник, вместо того чтобы стелиться перед всякими идиотами! – парирует Линда и выходит из кабинета, покачивается на своих высоченных каблуках, мрачно глядя в пол. Она не замечает Томмазо, который вышел из соседнего кабинета, и налетает на его спину.
– Поаккуратнее! – бормочет она сквозь зубы, не поднимая глаз.
– Прошу прощения, – коротко отвечает он, разглаживая бока пиджака и поправляя воротничок.
Линда, не оборачиваясь, идет дальше, а Томмазо тем временем поднимает с пола листок бумаги и хочет привлечь ее внимание.
– Синьорина.
Линда оборачивается.
– Это вы мне?
– Да. Вы уронили, – Томмазо машет листком.
– А… Да выбросьте его.
Линда направляется к выходу, не удостоив его даже благодарного взгляда.
– Проект санузла Гримани, – бормочет она вполголоса. – Да пусть подавятся.
Через полчаса напряженной дороги по холмам Марки Линда, наконец, в Серравалле. Здесь живет ее дядя Джорджо, один из немногих в ее жизни, на кого она всегда может рассчитывать. Сюда она приезжает, когда устает от людей и хочет отвлечься.
Джорджо – брат отца Линды. Ему пятьдесят пять лет, он полон оптимизма и держится с завидной легкостью. Это эксцентричный мастер, эдакий древесный алхимик или, как он сам любит себя называть, «жонглер, у которого нет-нет да и упадет шарик на землю».
Наперекор традициям, сохранившимся в Марке, он создает оригинальные изделия для интерьера, рисует эскизы, тщательно подбирает материалы, проводит настоящее исследование. Линда обожает стиль работы дяди и уже заказала ему несколько предметов мебели для своего Голубого дома.
– Здравствуй, дядя! Откроешь? – кричит Линда, нажав кнопку домофона.
– Родная… – отзывается он, удивляясь и радуясь, услышав любимую племянницу.
Щелкает замок старинной калитки из ели.
Линда, сменив туфли на каблуке на эспадрильи, оставляет позади весь суетный мир и идет по внутреннему двору к странному дому, похожему на богемный бункер. Что-то от старого ателье или от охотничьего домика под соусом поп-арта, что-то от загородного дома в стиле ампир эпохи декаданса. Это необычное, многоликое место, которое полностью отражает суть своего эксцентричного хозяина.
– Ты так рано, милая? Я думал, ты будешь к вечеру…
На пороге появляется Джорджо в своих клетчатых бермудах, мятой рубашке и простых сандалиях. Он вытирает руки, испачканные клеем, пропитанной растворителем салфеткой.
