Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Но голове Жихаря не суждено было украсить собой мертвую городьбу: что за честь держать тут своего же подданного! Поэтому его с великим трудом выволокли через княжий двор на самую вершину горы Чернухи, к Бессудной Яме.
Никто во всем княжестве не знал, что находится на дне этой самой Ямы.
Считалось, что туда вбиты острые осиновые колья; да только кто бы лазил их туда вбивать? Раньше случалось, что подпившие дружинники, поспорив, пытались спуститься в мрачный провал на веревке, но обратно не вылез ни один, а сама же веревка неизменно оказывалась пережженной.
— Не мы тебя, Жихарь, ведем — судьба тащит! — оправдывались дружинники.
— Я вас из-под земли достану! — грозился Жихарь. И могучие бородачи ежились: несмотря на зеленые лета, слава у Жихаря была самая дурная. Много всякого он успел натворить и в бою, и в пиру, и в девичьих светелках.
— Прости, друг! — приговаривали соратники, и многие при этом исходили честными слезами.
На краю Ямы, возле деревянного кумира Владыки Проппа, остановились, чтобы подождать коротконогого князя. Кумир был вырезан грубовато, но умело: всякий враз признал бы высокий лоб, добрый взгляд, аккуратные усы и крошечную бородку. Очи Владыки обведены были двумя кружками — без них, верили, он плохо будет видеть. Поклоняться Проппу стали еще в незапамятные времена, такие незапамятные, что никто и не помнил, что это за Пропп такой и зачем ему следует поклоняться. Много чего знали про Белбога и Чернобога, про Громовика и Мокрую Мокриду, да и про Отсекающую Тени рассказывали немало лишнего; некоторые самолично видели издалека Мироеда, а вот насчет Проппа никто ничего определенного сказать не мог, у него даже жрецов своих не было. Знали только, что жил он на свете семь с половиной десятков лет и установил все законы, по которым идут дела в мире. Законов тоже никто не помнил, хотя исполнялись они неукоснительно.
Жихарь взглянул в лицо идолу, вздохнул:
— И ты такой же! Я ли тебе не жертвовал — и новеллы сказывал, и устареллы!
Пропп ничего не ответил, только вздохнул в ответ и, казалось, хотел бы развести деревянными руками, да были они вытесаны заодно с туловищем и ничего не вышло.
Тут и князь приковылял, а уж за ним, шатаясь под тяжестью вкусного груза, старый варяг.
Жихарь с отвращением принимал объятия и поцелуи прежних друзей, и так детину при этом корежило и воротило, что два сыромятных ремня порвались, да и цепь стала подозрительно потрескивать.
— Нечего рассусоливать, бросайте! — велел князь.
Рыдая в голос, богатыри раскачали Жихаря и метнули в черную бездну как раз в тот миг, как расскочиться цепи. Паскудный Завид стоял несколько поодаль и, трепеща от радости, разглядывал украденную все-таки золотую ложку. Но недолго пришлось ему любоваться: поросшая сивым волосом ручища Нурдаля Кожаного Мешка вырвала добычу из дрожащих лапок.
— Я первый взял! — возмутился Завид. Не говоря ни слова, варяг ударил Завида в лоб, подошел к Яме, склонился, подержал драгоценную добычу двумя пальцами, потом разжал их.
— Ни себе, ни людям! — завозмущались воины.
Нурдаль нехорошо оглядел их всех, считая князя, решительно поднял свой кожаный мешок и отправил его вслед за Жихарем и ложкой.
— Ты бы еще коня его туда скинул, — только и сказал князь. Никто не хотел связываться с Нурдалем Кожаным Мешком, даже сам Жупел Кипящая Сера. Старый варяг первым пришел наниматься в дружину, лучше всех знал воинское дело, боевые обряды и обычаи. Вот и сейчас получилось, что Нурдаль, хоть и не полностью, исполнил долг перед похороненным заживо бойцом.
Тут и остальные усовестились, окружили Яму, обняли друг друга за плечи и завели погребальную песню:
На красной заре В Кромешной Стране Летели три ворона, Ревели в три голоса:
«Ты судьба, ты судьба, Ты прискорбная вдова!
Мы не бедные люди — У нас медные клювы,
Мы не как остальные — У нас перья стальные, А заместо глаз Красны уголья у нас.
Маемся смолоду От лютого голоду.
Мы твои дети, Куда нам летети?»
Отвечала судьба, Прискорбная вдова:
«Я вас, дети, возлюблю, До отвала накормлю:
За земным за краем, За синим Дунаем На высоком холме В золоченой броне
Тело белое лежит, Никуда не убежит, Вас дожидает, Глаз не закрывает.
Ему не на что глядеть, Ему незачем терпеть, Ему не о чем тужить, Ему хватит жить…»
Так примета насчет красных воронов и сбылась.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
А еще один не известный, но заслуживающий полного доверия автор повествует о том, как Рыцаря Феба в некоем замке заманили в ловушку; пол под ним провалился, и он полетел в глубокую яму, и там, в этом подземелье, ему, связанному по рукам и ногам, поставили клистир из ледяной воды с песком, отчего он чуть не отправился на тот свет. И несдобровать бы бедному нашему рыцарю, когда бы в этой великой беде ему не помог некий кудесник, верный его друг.
Сервантес
Жихарь слышал, что в смертную минуту перед человеком проходит вся его жизнь, вся как есть, с мельчайшими подробностями, и надеялся, что успеет припомнить начальную свою пору, и родителей своих, и настоящее имя, потому что памятная его жизнь была коротенькая и непутевая, а Бессудная Яма весьма глубока, и хватит ли ему обычных воспоминаний, чтобы долететь до дна, не станет ли скучно и тоскливо по дороге, не завоет ли он в голос, к вящему удовольствию князя Жупела? Орать было стыдно, молчать тяжко. Никаких картин из жизни перед глазами не наблюдалось, а была сплошная чернота. Время растянулось, словно медовая капля, падающая из ковша, ничего не происходило, и богатырь напугался: что, если смерть такая вот и есть — все понимаешь, а сделать ничего не можешь?
Тут он спиной ощутил какое-то встречное движение, легкие уколы, услышал тихое потрескивание, и вот со всех сторон охватила его колючая и душная шуба, и стал ожидать он последнего страшного удара заостренных кольев, но так и не дождался. Тут уже не время замедлилось, а падение, скоро оно совсем прекратилось, и молодца даже подбросило невысоко кверху, а потом гора сухого сена окончательно приняла его.
«Ты смотри — даже колья в яме нельзя оставить без присмотру!» — подумал Жихарь, и тут его с великой силой ударило по спине. Жихарь схватился за ушибленное место, потом, к своему удивлению, нащупал знакомые изгибы золотой ложки.
— Я вам покидаюсь, собачьи дети! — заорал он и вовремя сообразил увернуться — на его место тяжко рухнуло чье-то тело. «Должно быть, Фуфлея-покойника бросили, — решил Жихарь. — Теперь людям и вправду велят говорить, что я его зарезал ядовитым ножом — срам какой…»
Пошарил руками, и оказалось, что у чаемого Фуфлея нет ни рук, ни ног, ни самой головы и вообще это не Фуфлей, а кожаный мешок, от которого вкусно пахло вареным, печеным и даже хмельным.
«Зря старый варяг снеди кинул — дольше буду мучиться», — пригорюнился богатырь, но, как всегда после опасности, в животе забурчало, он развязал мешок, взял прямо сверху жареного гуся и как-то незаметно для себя обглодал до последней косточки. Жить стало лучше, жить стало веселее. Надо было как-то устраиваться, а там, глядишь, и выбираться. Над головой голубел кружок неба. Да и мрачная песня дружинников ласкала ухо — на своих поминках побывать всякому лестно.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
