– Мне очень жаль, Салли, больше такое никогда не повторится.
– Нет, Эшлин, это мне очень жаль. Придется нам с тобой расстаться.
– Из-за простой ошибки? Поверить не могу!
И она имела право не верить. Потому что на самом деле хозяева журнала, обеспокоенные падением тиражей, решили, что коллектив устал и пора искать крайнего. Эшлин ошиблась как нельзя более вовремя. Теперь можно было просто уволить ее и не сокращать зарплату остальным.
Салли Хили переживала искренне. О таком работнике, как Эшлин, можно только мечтать – надежная, трудолюбивая. Она везла на себе всю редакцию, пахала с утра до вечера, тогда как Салли приходила поздно, уходила рано, а по вторникам и четвергам вообще исчезала после обеда, чтобы встретить дочь с уроков хореографии, а сыновей – с тренировок по регби. Но ей ясно дали понять: или Эшлин, или она сама.
Из уважения к долгим годам честной службы Эшлин было позволено остаться на месте, пока она не найдет новую работу. Что, конечно, не займет много времени.
– Ну?
Эшлин одернула полы пиджака и повернулась лицом к Теду.
– Нормально, – пожал острыми плечами тот.
– Или лучше этот?
Заметной разницы Тед не увидел.
– Нормально, – повторил он.
– Какой?
– Оба.
– В каком больше похоже, будто у меня есть талия?
– Не начинай, – поморщился Тед. – Ты с этой талией скоро свихнешься.
– У меня ее нет, так что не из-за чего.
– Лучше бы психовала из-за размера попы, как все нормальные женщины.
Талии у Эшлин почти не было, но, как обычно бывает с плохими новостями, она узнала об этом последней. Спокойно дожила в неведении до пятнадцати лет, а тогда Клода, ее лучшая подруга, посетовала: «Везет же тебе, никакой талии. А у меня такая узенькая, что задница кажется огромной», – вот тут-то Эшлин и открылась страшная правда.
Остальные девочки с ее улицы проводили подростковые годы, стоя перед зеркалом в мучительных сомнениях, не больше ли у них одна грудь, чем другая, но зона пристального внимания Эшлин располагалась ниже. Наконец она купила обруч и крутила его во дворе позади дома. Месяца два с утра до ночи, высунув язык от усердия, она двигала корпусом, вертелась, извивалась, а соседские мамаши наблюдали за ее упражнениями через ограду и многозначительно покачивали головами, сложив руки на груди: «Этак она скоро себя до смерти закрутит, помяните мое слово».
Впрочем, никакого видимого результата настойчивые тренировки не дали. Даже теперь, шестнадцать лет спустя, фигура Эшлин по-прежнему напоминала прямоугольник.
– Отсутствие талии – не самое худшее, что может случиться с человеком, – утешил ее из своего угла Тед.
– Да уж, конечно, – с наигранным весельем согласилась Эшлин. – Еще бывают ужасные ноги. У меня, по моему особому везению, так и есть.
– Неправда.
– Правда. Их я унаследовала от мамы… Но, поскольку больше мне от нее ничего не досталось, – бодро добавила она, – то, по-моему, все не так плохо.
– Опаздываю, – решительно сменил тему Тед. – Тебя подбросить?
Он частенько подвозил ее до работы на багажнике велосипеда по дороге на собственную службу в министерстве сельского хозяйства.
– Нет, спасибо, мне сегодня в другую сторону.
– Удачи на собеседовании. Вечером загляну.
– Ни минуты не сомневаюсь, – буркнула Эшлин себе под нос.
3
В конце концов Эшлин остановила выбор на первом пиджаке. Она могла поклясться, что заметила в зеркале слабый изгиб ровно на полпути от груди к бедру, а это уже что-то.
Помучившись над макияжем, она решила сильно не усердствовать – примут еще за девицу легкого поведения, – но чтобы не выглядеть грымзой, дополнила наряд любимой черно-белой сумкой из шкуры пони. Затем погладила на счастье живот глиняного Будды, нащупала в кармане счастливый камушек-голыш и с сожалением посмотрела на счастливую красную шляпку. Но принесет ли удачу красная шляпка с вуалью, если пойти в ней устраиваться на работу? Да и вообще, это уже лишнее: по гороскопу сегодня хороший день. И по гадательной книге тоже.
Выйдя на улицу, она чуть не споткнулась о человека, мирно спавшего прямо у нее на пороге. Переступила через него и бодрым шагом пошла по узкой улочке к дублинскому офису «Рэндолф медиа» мимо пыхтящих в извечных пробках автомобилей, твердя про себя, как советует Луиза Хей:[3]я получу эту работу, я получу эту работу, я получу эту работу…
А если нет? Очень трудно не задать себе такой вопрос.
Как бы Эшлин ни храбрилась и ни уговаривала себя, она была очень расстроена поворотом дела с диваном миссис О'Салливан. Настолько расстроена, что у нее, как всегда во время стресса, началось воспаление среднего уха.
Терять работу стыдно, с взрослыми людьми тридцати одного года, выплачивающими кредит за недвижимость, такие вещи не случаются. Но она ведь с этим разберется, верно?
Чтобы жизнь не пошла вразнос, Эшлин искала работу с истинно охотничьим азартом, бросаясь на все хотя бы отдаленно возможные варианты. Нет, заарканить убежавшего жеребца она не сможет, честно признавала она, устраиваясь на ранчо в Маллингаре – вообще-то она думала, что они ищут работника на административную должность, – но она согласна учиться.
На каждом собеседовании она снова и снова повторяла – она согласна учиться. Но из всех мест, куда она посылала заявления, редакция «Колин» была единственным, где ей действительно ужасно хотелось работать. Работа в журнале ей нравилась, но в Ирландии работу в журнале найти нелегко. Тем более если ты не настоящая журналистка, а просто добросовестный функционер и всего лишь внимательна к мелочам.
Отделение периодических изданий «Рэндолф медиа» помещалось на третьем этаже большого административного здания на набережной. Эшлин заранее выяснила, что еще «Рэндолф медиа» владеет маленькой, но быстро развивающейся телекомпанией «Канал 9» и высокодоходной радиостанцией, но у них, как видно, было другое помещение.
Эшлин вышла из лифта и потопала по коридору к приемной. Вокруг кипела жизнь, туда-сюда сновали люди с бумагами. Эшлин даже затошнило от нервного возбуждения. Прямо перед столом секретаря высокий взлохмаченный мужчина увлеченно беседовал с хрупкой маленькой девушкой восточной внешности. Оба старательно понижали голос, но что-то в их поведении наводило на мысль, что они предпочли бы кричать. Эшлин торопливо проскользнула мимо – она не любила ссор. Даже когда ссорились другие.
При первом же взгляде на секретаршу ей стало ясно, как промахнулась она с макияжем. Трикс – так, судя по табличке на груди, ее звали – имела роскошный, броский вид последовательницы стиля, «кашу маслом не испортишь». Брови у нее были выщипаны в едва заметную ниточку, губы подведены контуром так темно и густо, что казалось, будто у девушки растут усы, а светлые волосы были тщательно заколоты десятками крохотных блестящих заколочек-крабов. «Небось встала часа на три раньше, чтобы соорудить такое», – подумала пораженная до глубины души Эшлин.
