– В субботу я иду на свадьбу. Хотите пойти со мной?
– Да. В котором часу за вами заехать?
– Церемония назначена на четыре. Значит, в три пятнадцать. – Уинтер дала ему адрес на Холман-авеню, и Марк записал его на полях тетради. – Да, еще, это свадьба в саду.
– Понятно. Кстати, меня зовут Марк. Марк Стивенс.
– А меня Уинтер. Уинтер Карлайл.
Потом она ушла, а Марк остался во власти образов. Грациозная газель исчезает в просторах саванны… зыбкий, неясный мираж в жаркой пустыне… серьезные фиалковые глаза и ожидание чуда… Золушка в полночь…
Образы преследовали Марка на протяжении двух дней. И вот теперь он пришел по адресу, который она ему дала.
Адрес – хрустальная туфелька, оставленная Золушкой перед тем, как скрыться. Адрес мог принадлежать, а мог и не принадлежать Уинтер Карлайл, кем бы она ни была, если вообще существовала.
Марк поставил свой автомобиль позади серо-голубого «мерседеса-спортс-купе». Направляясь ко входу в здание, Марк испытывал смесь радостного ожидания и дурных предчувствий. Он надеялся, что эта девушка – не призрак, но даже если и так, ему не хотелось, чтобы этот сон кончался.
Марк изучил список фамилий, висевший рядом с интеркомом, и обнаружил У. Карлайл рядом с номером 317. Нажав кнопку, он почувствовал, что радостные ожидания вытесняют дурные предчувствия и набирают силу, беспрепятственно захватывая все его существо.
– Марк?
– Привет.
– Спускаюсь.
Уинтер бросила в зеркало последний критический взгляд, недоумевая, почему она так нервничает. Потому что…
Потому что последние два дня она без конца мысленно проигрывала ту сцену. Она едва решилась заговорить с ним. Он был слишком погружен в свои занятия, слишком сосредоточен, и только иногда на губах его появлялась слабая улыбка. Он и не подозревал, что она находится рядом, наблюдает за ним, завидуя той очевидной радости, какую он испытывал от своих занятий. Он был счастлив, как была счастлива Эллисон, когда ездила верхом, он делал то, что ему нравилось, отдавался этому полностью, занимался любимым делом.
Что бы это ни было, от этого у нее быстрее билось сердце. Уинтер только потом в полной мере ощутила воздействие на себя этого человека. Потом она вспомнила темные кудрявые волосы, приятное лицо и сильные красивые руки. Вспомнила низкий чарующий голос, чувственную улыбку и заинтересованные голубые глаза, которые заставили ее задать вопрос о чуде. У него действительно такие светло-голубые глаза? Того же оттенка, что и самые лучшие сапфиры в серьгах, которые на ней сейчас?
Или просто ее память сыграла с ней шутку?
Уинтер вздохнула. Он мужчина, сказала она своему неистово бьющемуся сердцу, спускаясь в лифте на первый этаж. Как любой другой. Полностью в ее власти.
– Здравствуй, Марк.
Нет, память не подвела ее. Его глаза действительно были голубыми. Она все точно запомнила. Забыла только интенсивность цвета.
– Здравствуй, Уинтер.
Она даже еще красивее, чем он запомнил: еще больше фиалок, слоновой кости, бархата.
Марк и Уинтер молча подошли к машине.
– Где этот сад? – спросил Марк, открывая для нее дверцу машины.
– В Охотничьем клубе Бель-Эйр.
– Ясно, – спокойно ответил Марк, однако голова у него закружилась.
Охотничий клуб Бель-Эйр! За этим садом – самым дорогим, предназначенным для избранных, – ухаживали, как ни за каким другим садом в Южной Калифорнии. Каким образом Уинтер связана с Охотничьим клубом Бель-Эйр? Может, и никаким. Может быть, невеста или жених были ее школьными друзьями, а сейчас состоят в клубе.
А если Уинтер и сама – член клуба? Что, если серо-голубой «мерседес-спортс-купе» принадлежит ей? Что, если потрясающие камни у нее в ушах – настоящие сапфиры? Что, если ее облегающее платье цвета лаванды сшито из натурального шелка?
Очень скоро Марк это выяснит. Охотничий клуб Бель-Эйр находится всего в двух милях отсюда, в центре престижного района Бель-Эйр.
Эллисон приехала по адресу на Монтана-авеню ровно в три двадцать. Она решила подождать в машине. Эмили знала, что она здесь, и, без сомнения, лихорадочно одевалась и собирала свое оборудование для этого неожиданного и столь важного приглашения.
Эллисон заметила, как из-за пальм, обрамлявших вход в оштукатуренный дом, появилась молодая женщина, но лишь когда та неуверенно приблизилась к открытому окошку со стороны пассажирского сиденья, Эллисон поняла, что наблюдает за Эмили.
– Вы Эллисон?
– Да. Эмили? Забирайтесь.
– Привет. – Эмили скользнула на сиденье и пристроила свою камеру в ногах на полу. – Я Эмили Руссо.
– А я Эллисон Фитцджеральд. Привет. – Эллисон тепло улыбнулась, успешно спрятав свое удивление под идущей от хорошего воспитания вежливостью и природной добротой.
На Эмили были мешковатые расклешенные джинсы и еще более мешковатая рубашка из грубой хлопчатобумажной ткани. Рубашка и джинсы были чистые, аккуратно выглаженные, но чтобы ехать в них на социально значимое событие сезона? На самую расточительную свадьбу Бель-Эйр?
Эллисон заметила Эмили, едва та появилась, потому что ее глаз художника привлекло несоответствие увиденного. Одежда Эмили была бесформенной и немодной, словно задуманной для того, чтобы скрывать, но длинные золотистые волосы девушки переливались под лучами солнца, как сияющий маяк, требующий к себе внимания.
Наполовину золото, наполовину грубый хлопок. Наполовину ослепительная, наполовину невзрачная.
И очень встревоженная! Эллисон осознала это, увидев, как Эмили отбросила золотистую прядь с лица. Рука девушки дрожала, светло-серые глаза нерешительно посматривали в сторону Эллисон.
Тот же самый инстинкт, что заставлял Эллисон спасать и выхаживать раненых животных, повелел ей помочь Эмили Руссо. Если бы Эмили не хватало только приличной одежды, затруднений не возникло бы. В пяти кварталах отсюда у Эллисон были платья, дюжины платьев, модных, красивых. Они оказались бы велики Эмили… длинны, но…
Дело не в одежде, решила Эллисон. Не на элегантное шифоновое платье Эллисон неловко переводила взгляд одетая в затрапезный хлопок Эмили. Что-то другое заставляло ее безжалостно кусать нижнюю губу.
– Нам посчастливилось, что вы сегодня свободны, – бодро заметила Эллисон, поворачивая с Двадцатой улицы на бульвар Сан-Висент.
– Надеюсь, что так.
– Вы много фотографировали на свадьбах? – с надеждой спросила Эллисон, гадая, какой последует ответ, и прикидывая, о ком тревожиться – о явно взволнованной Эмили или о всегда взволнованной Мэг.
– Ни разу.
– О! Но вы работаете на Джерома Коула?
– Да, – быстро ответила Эмили, словно это повышало ее квалификацию, словно огромный опыт Джерома в съемке пышных свадеб передавался, как инфекция. – Я работаю на него в течение трех лет – два года на последних курсах Калифорнийского университета и год, прошедший после выпуска.
